— Вправо лицом к стене.
Загремела решетка. Полуэктова ввели двое — солдаты военизированной охраны. Они встали по бокам, и Вероника Алексеевна, раскрыв папку, стала зачитывать.
Выписка из протокола № 125
Особого Совещания при Министре Государственной Безопасности Союза ССР от 5 декабря 1947 года.
Слушали:
136. Дело № 789 УМГБ по г. Ленинграду и Ленинградской области по обвинению Полуэктова Льва Леонидовича, 1904 года рождения, еврея, уроженца Смоленской области, из крестьян-середняков, партийный билет № 08974567, гражданина СССР.
Обвинение по ст. 112 УК РСФСР.
Постановили:
Полуэктова Льва Леонидовича
РАССТРЕЛЯТЬ
Лично ему принадлежащее имущество конфисковать.
Начальник Секретариата Особого Совещания Ельманов.
Андрей Януарьевич расстегнул кобуру и, медленно поднимая руку, как делал уже тысячу раз, почти не целясь, выстрелил в жирный затылок. Контрольный выстрел был не нужен.
К Полуэктову подошел мужчина в пенсне — врач — и покачал головой. Ланган усмехнулся, выщелкивая магазин из ТТ. Казанцева закрыла папку, положив сверху еще одну справку и, повернувшись, стала подниматься по лестнице.
— Вероника Алексеевна, подождите, — майор догнал ее на лестничной площадке. — Мы можем переговорить?
— О деле Потапенко? Что ж… Жду вас через час в вестибюле.
Андрей Януарьевич сдал оружие, быстро переоделся в уже пустом кабинете Иванцева. Прокурор ждала его у кадки с фикусами и заговорила медленно, выговаривая каждое слово:
— Дело на особом контроле у Берии. Вы продвинулись в расследовании?
— Я его и не начинал. Больше интересует стрельба на Заневском.
— Так вы не знаете? Мне позвонили, сообщили — на Первой Южной улице разгромили воровскую малину. Положили много народу. Так чего же вы туда не едете, Андрей Януарьевич?
— Я хочу подать рапорт об отставке.
— Что?
— Рапорт об отставке, Вероника Алексеевна. Впрочем вы лучше меня знаете, каким человеком был Потапенко и как давно к нему шло МГБ. Поэтому его смерть — это лучше, чем два незакрытых дела с зимы сорок первого.
На ее лице отразилось слабое подобие улыбки, но она ничего не сказала, лишь оглянулась назад на дежурного у входа.
— Мне было приятно с вами поработать, товарищ майор. Сразу видно профессионала. Но гнева Федора Ивановича вы не боитесь?
— Не боюсь. Он поймет. Боевые ранения, сложная обстановка в городе, — Ланган махнул рукой. — И еще много других уважительных причин. Не следователь я, хоть убейте.
— Вы — палач. Зачем же сочувствовать своим будущим жертвам? Поэтому все правильно.
Ее улыбка, болезненная, странная, Андрею Януарьевичу не понравилась. Казанцева чуть склонила голову. Разговор был окончен.
Майор шагнул под холодный декабрьский дождь и поморщился, когда вода попала за воротник.
Справка. Секретно.
Приговор о расстреле Полуэктова Льва Леонидовича приведен в исполнение в г. Ленинграде «6» декабря 1947 года в 4 часа 52 минуты.
Акт приведения приговора в исполнение хранится в Особом архиве 7-го отдела 3-го Главного управления МГБ СССР том № 10 лист № 101.
Нач. 16 7-го отдела 3-го Главного управления МГБ СССР старший лейтенант госбезопасности Евреинов.
Людмила Иосифовна наблюдала через забрызганное дождем стекло автомобиля. Ланган прошел до автобусной остановки и встал под скошенный козырек. Высокий, подтянутый, он сливался с тенью от фонаря. Она смотрела на него, не отрываясь, и лишь один раз тронула Яна за рукав — когда подошел ранний автобус, и Андрей Януарьевич сел в него.
Он оглянулся и вцепился в поручень. За ним на приличном отдалении ехал ГАЗ-11-73. Хвост? Но зачем? Иванцеву незачем напрягать наружку, а других таких добрый друзей у Лангана не было.
Пронюхали люди из Министерства? Им же дороже следить за ним. Но госномер на машине без спецметок, соответственно, частный.
Черный автомобиль набрал скорость, пошел на обгон и скрылся за поворотом. Андрей Януарьевич снова закрыл глаза, облокотился о поручень, прижавшись лбом к холодному стеклу.
Про рапорт, он, конечно, зря сказал. Не будет никакого рапорта, и отставки тоже не будет. Ему уйти не дадут. Не Федор Иванович, другие. Им он пока нужен. Конечно, это отрадно быть пока нужным кому-то. Особенно, если кто-то — высшее руководство МГБ СССР.
Потапенко заказали ему давно. Можно было ручаться — Ланган смолчит, никому не скажет, что продажного обкомовского поставили на перо там, в верхах, в святая святых МГБ. Вся эта шушера со стареющим генералом Рассохиным — комедия для одного зрителя.
Когда смотрел в затылок Полуэктову, в голове сложился весь паззл. А в глазах Вероники Алексеевны мелькнуло смутное одобрение. Одобрение. Она знала. И пусть она серая мышка, блокадница, одна из маленьких винтиков аппарата городской прокуратуры, но она допущена в пятый подвал. А это уже многое. Полуэктова казнили по приказу Иванцева, неофициально, а официально — Особым совещанием. И теперь этот черненький газик…
Андрей Януарьевич улыбнулся, развеселившись. Сошел недалеко, не доехав до дома две остановки, а дальше пошел пешком.
Он не боялся идти по ночному Ленинграду, потому что сейчас был абсолютно счастлив. Карман тяжелил ТТ, но на сердце было легко и спокойно.
Во дворе, заваленном осколками кирпича, никого не было. Андрей Януарьевич прошел по скользким от дождя доскам к покосившейся хибаре и потянул за деревянные створки. Пахнуло сыростью и машинным маслом. ГАЗ-М1, посверкивая хромом и чернильно-черным капотом, затарахтел, когда майор повернул ключ зажигания.
Он редко пользовался благами отечественного автопрома, предпочитая общественный транспорт по причине доступности. Но для неблизких поездок за город Ланган приобрел машину еще до войны.
Мигнув фарами, он выехал со двора. Город был пуст, лишь кое-где в домах горели подрагивающие огоньки — по ночам берегли электричество и по-прежнему ложись спать затемно. Стрелка спидометра остановилась на сорока. Андрей Януарьевич сбрасывал скорость лишь тогда, когда приходилось объезжать заваленную мусором мостовую и знаки «Яма».
Переехав коротенький мостик через Екатерингофку, он затормозил у кирпичного полуразрушенного здания и вышел.
Контора «Клейкости» располагалась дальше, прячась в глубине хозяйственных построек завода. Ланган зашел же с противоположной стороны и шел сейчас вдоль стены, принюхиваясь.
Противно пахло горелым, и в черном беззвездном небе с трудом можно было различить клубы дыма.
Над дверями конторы горел ровным светом фонарь, но майор свернул за угол и, подтянувшись на руках, влез в провал от авиабомбы и чуть шагнул в пустоту. Вцепился пальцами за кирпичи, другой рукой нашарил конец железной балки и перенес весь вес тела вправо, цепляясь за балку. Балка, к счастью, выдержала, и тихонько он вытянул себя подальше от провала.
Снизу сквозь темные от времени кирпичи пробивался свет. По своему прошлому визиту Андрей Януарьевич успел запомнить расположения построек.
Котельная. Именно оттуда весной выгребли три мешка пепла. А теперь жгли еще на столько же. Свет то пропадал, то исчезал — кто-то ходил и закрывал единственный источник света — импровизированный крематорий.