— Я могла бы готовить для вас, — сказала она с полным ртом. — Вам здесь нужен помощник. Например, рис переварен.
— Но аппетит твой от этого не уменьшился.
— Но рис мог бы быть приготовлен лучше. Завтра я покажу вам, как это сделать.
— Я повторяю, торговаться здесь не о чем. Эту ночь ты проведешь на крыльце. Утром я отведу тебя в деревню. Я договорюсь, чтобы тебя приютили в каком-нибудь хорошем доме.
Она отрицательно покачала головой, медленно и решительно.
Он снова нахмурился, думая о своем уединении, и умиротворении, и о своих ночах. Иногда он проклинал свое одиночество, но он уже выбрал свой путь, он поднимался каждое утро и ухаживал за своей лошадью или своим садом. После этого он отправлялся на охоту или проводил время как-нибудь по-другому, если погода не благоприятствовала, и забывал о мире за пределами гор на долгие недели. Он совершенно не сожалел о покинутом им императорском дворе Чиядена, о роскошной одежде или о людях, которые, когда пришло время, не сделали ничего — только спасали собственные шкуры.
Так было до тех пор, пока не пришла эта глупая девчонка и не начала говорить о справедливости, нарушив его покой, глядя на него своими темными, безумными глазами, заставляя его думать о прелестях человеческого общения, которое он отверг девять лет назад. Тощее, немытое, беспризорное дитя — вот кто она такая. Но он уже пообещал ей то, что никогда и никому не обещал, пообещал ей спуститься в деревню и вступить в контакт с людьми. Она ради своей глупой цели проделала такой долгий и опасный путь, очень долгий путь из провинции Хуа, и вела себя очень умно. Ни один глаз не смог бы усмотреть девичьи формы под громоздкой крестьянской корзиной, мешковатым плащом и соломенной шляпой.
Корзина меняла центр тяжести тела, изменяла походку и превращала человека в бесполое и нейтральное существо. Даже его эта корзина сбила с толку, пока он не увидел, как девушка двигается без нее.
Умно, решил он, если только она действительно оделась так именно для этой цели.
Но даже мальчик с захудалой корзиной мог привлечь внимание разбойников, или могли случиться какие-нибудь другие неприятности на протяжении такого долгого пути. Четыре недели. Шока даже представить себе не мог, каким образом она ухитрилась проделать это путешествие.
Может быть, ей все время невероятно везло.
Или она была чьей-то шпионкой и имела охрану и поддержку в пути.
— Я умею ухаживать за домашними животными, — сказала она. — Вы держите свиней?
— Нет. Я охочусь.
— Я могу ухаживать за вашей лошадью. И я знаю сто рецептов жаркого из кролика.
— Отлично. Твои новые хозяева в деревне оценят эти таланты. Они держат свиней.
— Я хочу, чтобы вы взяли меня в ученики.
— Учить чему? — бросил он. — Как стать еще большей дурой? Теперь ты даже не сможешь вернуться к себе в Хуа. Тебе невероятно повезло, что ты дошла сюда.
— Да, я смогла сделать это. И я отомщу за себя. Никто меня не остановит.
Провинция Хуа. Гита.
Эти названия вызвали в его воображении образы двора и приспешников регента. Неотомщенные старые обиды снова воскресили в нем давно забытый гнев. Но он стряхнул их с себя, как капли нежданного дождя, и произнес, пережевывая пищу:
— Ты несла с собой меч. Тебе чертовски повезло, что магистратура не сцапала тебя. Ты что, не знаешь законов?
— Знаю, и потому держу меч в корзине.
— Тебе могли отрубить правую руку, девочка. Ты хоть понимаешь?
— Но для этого им требовалось сначала поймать меня, — ответила она. — Никто не смог поймать меня. Вы тоже бежали, и солдаты не смогли догнать вас.
— Я бежал для того, чтобы спасти свою жизнь, девочка. Вот в чем дело.
— Вы убили многих из тех, кто преследовал вас.
— Мне просто повезло. Для них тот день был неудачным. А для меня наоборот. Но я был ранен, и теперь буду хромать всю свою жизнь. Я не знаю никаких особых секретов, черт возьми. Я не умею учить. Я просто живу здесь, в тишине и покое, и мне не нужна стряпуха и не нужен свинопас, так что покорно благодарю, и давай-ка поскорее закончим этот пустой спор.