Эпилог
В последний день отпуска Жоан возвращался в Корпус тем же путем, каким они с Джорхе шли здесь перед самым отъездом: от подъемника через аллею с памятниками прославленным паладинам. Был уже вечер, закатное солнце стояло очень низко, освещая только верхушки деревьев. Жоан шел аллеей не торопясь, наслаждаясь последними мгновениями отпуска, пыхал палочкой, не боясь, что его увидит кто-то из наставников и сделает выговор, что пыхает он в неположенном месте – Жоан все еще в отпуске и имеет право пыхать где хочет. По другой аллее, перпендикулярной этой, бежали кадеты в тренировочных штанах и рубашках, подгоняемые обидными окриками паладина Анхеля, лучшего бегуна среди придворных паладинов. Анхель бежал позади кадетов и, в отличие от них, ничуть не запыхался и даже не вспотел. Среди кадетов же таким мог похвастаться только четверть-сид Рикардо Вега, который бежал первым и явно халтурил из жалости к сотоварищам.
Дождавшись, когда кадеты и Анхель пробегут мимо и скроются за кустами роз и можжевельника, Жоан повернулся к памятнику Роже Дельгадо и, сняв берет, склонил голову. Надел берет, посмотрел на предка… Что-то было не так. Словно чего-то не хватало.
И Жоан, оглянувшись воровато, бросил дорожную сумку у постамента, залез на памятник и вставил под бронзовые усы Роже дымную палочку. Спустился, глянул и поднял вверх раскрытую ладонь в жесте одобрения: теперь предок выглядел как надо. Здорово похоже на дедулю Мануэло.
Довольный собой Жоан снова поклонился предку, закинул на плечо сумку и пошел в казармы.
Дела семейные
Возвращаться обратно в казармы паладинского корпуса после трех недель отпуска было как-то странно. По крайней мере такое ощущение было у паладина Оливио. Вроде бы все тут по-прежнему, ничего не изменилось, разве что потолки в казарменных спальнях заново побелены, а в мыльне железные умывальники и ванны свежепокрашены, причем в тот же унылый мутно-зеленый цвет, что и всегда. А вроде бы и что-то не так.
Этим ощущением Оливио и поделился с Робертино. Тот кивнул:
– Те же чувства, один в один. Но у меня и когда я домой приехал, было ощущение, что попал в новое, почти незнакомое место. Наверное, так всегда, когда уезжаешь довольно надолго, а потом возвращаешься. Кстати о возвращении... отпуск какой-то короткий у нас, тебе не кажется?
– Кажется, – грустно проворчал Оливио. – Ну что это такое – три недели. Ни туда, ни сюда. Вот хоть бы месяц давали, что ли...
Отпуск они провели просто замечательно, если не считать нескольких приключений, но и те пошли им скорее на пользу. К тому же Оливио нашел свою кузину, Луису Альбино, и она теперь жила в замке графов Сальваро, под заботливым крылом доньи Маргариты, матери Робертино.
У самого же Робертино отпуск немного омрачился последними днями. Ну, как – омрачился. Скорее это было из разряда неожиданных вещей, к которым пока не знаешь, как относиться.
В один из дней последней недели отпуска Марио как раз дорисовывал его портрет, так что всю первую половину дня Робертино провел в его студии, позируя в парадном мундире. К обеду решил не переодеваться – в этот день в Кесталье праздновали Сбор Винограда, местный праздник урожая, посвященный Матери, и предполагался праздничный обед, на который должна была собраться вся семья, и, конечно, гости и домочадцы тоже – в лице Оливио, Луисы и Розиты, новоиспеченной конкубины Марио. К домочадцам относились также мэтр Хоакин и мэтресса Клара, учительница Хайме и детей Хосе, а также начальник графских оруженосцев и секретарь.