Пока Марио дорисовывал, по студии шатался и Оливио, тоже одетый в мундир ради праздника. Сюда он пришел просто за компанию, от скуки, и теперь ходил по большому круглому помещению и копался в наваленных кучами набросках и эскизах, рассматривал их. Марио не возражал – он вообще очень самокритично относился к своим художествам, и потому его совсем не беспокоило, что кто-то разглядывает его неудавшиеся картины. А теперь тут еще вдоль стены с окнами были составлены все портреты семейства Сальваро, вставленные в одинаковые рамы и блестящие новым лаком – Марио решил, раз уж он сегодня заканчивает портрет Робертино, то вечером уже вывесить в галерее все сразу. Оливио, оставив эскизы, подошел к ряду портретов. Ряд начинался с прабабушки Сальваро, самой старшей из семьи. Вдовствующей донье Сальваро было без малого девяносто лет, она безвыездно жила в своем маленьком поместье в Вальдефлорес, и чтобы ее нарисовать, Марио там провел всю весну. Оливио с уважением рассматривал портрет старой доньи, до сих пор сохранившей ясный разум (недавно Робертино взял его с собой, когда ездил навестить прабабку, и Оливио удивился, обнаружив, что старушка, хоть и не ходит почти, зато очень хорошо соображает и помнит много интересного). После прабабки шел портрет самого дона Сальваро – ведь здесь были только портреты, написанные Марио, а дед и бабка Сальваро умерли еще до его рождения – от морового поветрия, прокатившегося по стране тридцать пять лет назад. Это была какая-то новая зараза, и маги с лекарями оказались перед ней бессильны, так что мор выкосил четверть населения, не разбирая, знатные то были или простонародье. Так что деда и бабку все дети графа знали только по портретам. Эти портреты висели в графском кабинете, и по ним было понятно, откуда у некоторых Сальваро такие необычные для Кестальи синие глаза – ведь отец нынешнего графа был родом из Кьянталусы. Он женился на наследнице Сальваро и принял ее имя, принеся в род кестальских наместников эти самые синие глаза и невысокий рост, типичные для кьянталуссцев. Марио постарался, изображая отца, скопировать стиль того художника, который изобразил деда и бабку, но вышло не так, как он хотел, и он потом переделывал. Сам он был недоволен результатом, но Оливио и Робертино в один голос говорили, что получилось отлично. Дон Роберто Луис Сальваро на портрете выглядел очень внушительно, строго и при этом доброжелательно. Портрет доньи Маргариты Сальваро получился каким-то совсем домашним, не парадным, хотя на нем она была в строгом платье кестальской графини, черном с белыми кружевами воротника и манжет, и гербом на груди. Может быть, потому, что Марио нарисовал ее не на фоне родового знамени, как отца и прабабку, а на фоне открытого окна, за которым виднелось море с островами Кольяри. Портреты остальных членов семьи он уже писал как ему хотелось. Так, Хосе и Кармина на парном портрете были изображены очень официально, а вот Алисия и Хайме – нет, а Доминико и Леа вообще в саду, с игрушками и цветами. Себя Марио изобразил как есть – в испачканном краской кафтане, за мольбертом. Так что по-настоящему парадных портретов было только четыре – прабабки, дона Сальваро, Хосе с Карминой и почти дописанный портрет Робертино.
Марио наконец отложил кисть и сказал:
– Ну, закончил, слава Мастеру. Роберто, можешь посмотреть.
Паладин сошел с ковра, на котором позировал, потянулся и подошел к портрету. С другой стороны подошел Оливио. Марио, бросив кисть в горшок с растворителем, сказал:
– Только руками не касайтесь, еще лак не высох.
– Так я что, тебе позировал, а ты всего лишь лаком мазал? – возмутился Робертино.
Марио смутился:
– Ну-у… в общем, да, но я чуть-чуть кое-где кое-что подправил! А для этого мне натура была нужна!
Робертино только кулак ему показал, и наконец посмотрел на портрет. Хмыкнул:
– А мне нравится. Даже очень.
– Да, хороший портрет, – сказал Оливио. – И зря ты не захотел шляпу парадную надеть, было бы еще лучше.
– Как, ты что, позировал мне не при полном параде? – воскликнул Марио, вытирая руки от краски.
Робертино вздохнул:
– Ну… понимаешь, эта шляпа все равно мне не идет. У меня в ней нос кажется слишком длинным, что ли. Так что это только к лучшему.
– А, ладно. Действительно, и так получилось хорошо, и ради какой-то шляпы я перерисовывать не буду. Может, пойдем уже обедать? – сказал Марио, уже отчистивший руки и сменивший кафтан с рабочего на праздничный. Правда, на штанах у него кое-где оставались следы лака и краски, но Робертино ему не стал говорить.