– Заворачивайте. После вечерни чтоб немедля заявили в Инквизицию. На нас сошлетесь – скажете, мол, старшие паладины Манзони и Кавалли так велели.
И он пошел к карете. Манзони подкинул на ладони монету в три реала и ловко швырнул ее главарю «пожарников» прямо в карман:
– Пива выпейте за упокой души этого Мориса. Ему на том свете любое доброе слово пригодится.
– Сделаем, сеньор паладин, – «пожарник» хлопнул по карману. – Только и вы ж Инквизиции скажите, что мы тут не при делах. Мы только жмура нашли, а остальное нас не касается.
– Не бзди, пожарник, – усмехнулся старший паладин. – Труп заверни и припрячь до вечера. Только аккуратнее, с ним еще дознавателю работать. Со стражей, я так полагаю, сам договоришься?
«Пожарник» скривился, только сейчас заметив отсутствие стражников, но кивнул. Впрочем, делиться бы ему все равно пришлось – тем, что от купчика получил. Так в порту было заведено.
Манзони пошел к карете. Младшие паладины направились за ним, и вскоре карета покатила на выход из квартала складов. Луиджи спросил:
– Что, сеньоры, никак опять какие малефикары?
– Вроде того, Луиджи, – сказал Кавалли. – Джудо, что там тебе твоя магия рассказала? Куда нам теперь?
– В квартал магиков, улица Пяти Огней, – Манзони откинулся на спинку жесткого каретного сиденья и поморщился, схватился рукой за поясницу.
Оливио удивился:
– Улица Пяти Огней? Так ведь это его адрес. Живет он там, этот Роспини. В доме восемь.
Кавалли поднял бровь:
– Любопытно… в собственном доме прячется? Так уверен в себе?
– Или просто такой дурак, – проворчал Манзони, потирая поясницу.
– Самоуверенные дураки, сеньоры, сдается мне, среди мальвивентов всяческих не редкость, – сказал Луиджи. – Ну, перво-наперво потому просто, что дураков вообще куда как больше, чем умных… А неуверенные в себе дураки такими делами заниматься не станут, они-то как раз понимают, что дураки, и потому на рожон не лезут.
– Пожалуй, ты прав, – Кавалли вздохнул. – Остановишься на задах соседнего дома, ждать нас там же будешь. Что там у тебя в ящике?
– В ящике всякое: крючья, «кошки», ломик имеется, светошарики потайные и темные плащи… Мешок с адамантом опечатанный, в нем наручники адамантовые, кастеты адамантовые же, – со смешком сказал Луиджи. – Пара пистолей и к ним пули адамантовые. «Ублюдки» с болтами, тоже адамантовыми. Веревка особая… Мне ж под роспись на хранение для ваших дел как раз и выдавали. Я ж говорю – с прошлого раза все осталось, я только тряпочкой протер да и уложил как следует, и у тессория печати на мешок поставил.
– Молодец, – Манзони снова потер поясницу. – А пластыря перцового в твоем ящике случайно нет?
– Чего нет, того нет.
– Жаль. Пистоли, пожалуй, нам ни к чему, нам сукина сына живьем надо взять, – задумался Манзони. – Вот что. Вы, парни, по «ублюдку» возьмете, и по кастету, наверное. Мы с Андреа вперед пойдем, вы прикрываете. Подробно на месте подумаем, когда дом увидим. Но стрелять, полагаю, сразу придется, чтоб не телепортировался.
Карета как раз свернула в сторону квартала магов. Робертино, перебирая четки, которые обычно носил намотанными на левое запястье на манер браслета, спросил:
– Этот Морис Вальме… Вы его знали?
Кавалли, тоже перебирая косточки четок, ответил:
– Можно сказать и так. Трижды он попадался по разным нехорошим делам, правда, ни разу с запретной магией не связывался, надо отдать ему должное. Практиковал частным образом как заклинатель и мастер амулетов… а на деле работал на того, кто платил хорошо, не разбираясь в моральной стороне вопроса. Первый раз попался по делу Пассифлоры – делал мощные приворотные амулеты для известной мошенницы Пассифлоры и ее девочек, грабительниц на привороте. Сумел отделаться тремя месяцами в Кастель Кастиго и штрафом. Второй раз вляпался на год отсидки за незаконное применение боевой магии – работал на одного из ночных баронов Фартальезы. В третий раз проходил по тому самому знаменитому делу о поддельных артефактах, правда, только как свидетель, но кролику понятно, что замешан он в нем был как следует, просто повезло соскочить вовремя.
– В общем, обычный такой магик-мальвивент, в столице такого, хм, добра – хоть задницей жуй, – Манзони опять потер поясницу, поерзал на скамье, пытаясь устроиться удобнее. – Сам по себе человек не то чтоб очень уж плохой, скорее просто любитель сшибить деньгу по-легкому. В карты любил играть, причем чрезмерно. Видимо, доигрался и попал в кабалу к этому Роспини. Печать подчинения – не шуточки. Крепко он был в долгах, похоже... Оливио, говоришь, Роспини вымогательством занимался?