Джамино перестал биться в судорогах, затих и теперь дышал более-менее размеренно. В сознание пока не пришел.
Робертино свернул из бинта тампон, намочил в одной из настоек, осмотрел его рот и горло, смачивая их этой настойкой. Отеки спадали прямо на глазах, и он решил, что скоро можно будет и убрать трубку. И занялся обработкой пореза на животе, сказав:
– Можно не держать уже.
Оливио убрал руки.
Мачеха прекратила молиться, бросила молитвенник на столик и кинулась к Джамино, хотела обнять, но Манзони придержал ее:
– Не мешайте лекарю, сеньора. Ваш сын не умрет, не бойтесь. Порча снята.
Она обернулась и глянула на него. Манзони успел отвернуться, цепляя меч на перевязь, и мачеха Оливио только взглядом скользнула по нему, однако Оливио заметил, что в ее глазах блеснул интерес. Неудивительно, Манзони на женщин всегда действовал очень... впечатляюще, что ли. Сидская кровь, что поделаешь.
И тут мачеха наконец увидела Оливио. Пригляделась к нему и вскрикнула:
– Да это же ты!!! Это все из-за тебя!!!
Оливио вдруг страшно разозлился. Чувствуя, что ярость, пробужденная еще Роспини, поднимается неукротимой волной, он опустил голову, зажмурился, глубоко вдохнул. Какое там. Ярость наполняла его и требовала выхода, превращаясь в чистую силу. Он вытянул руку в сторону окошка и сбросил эту силу.
Грохнуло, стекла брызнули на улицу, рама вылетела следом. Снизу донеслись причитания хозяйки насчет убытков и разрушений.
Мачеха взвизгнула перепуганно, Манзони только хмыкнул, а Робертино, занятый пациентом, лишь недовольно повел плечами.
Оливио поднял голову, выдохнул и медленно, четко спросил:
– Причем здесь я, сеньора Кларисса?
Она крикнула, не глядя на него:
– Из-за тебя мы тут оказались, в этой дыре! Если бы не ты, ничего бы этого не случилось. Мне не пришлось бы везти моего мальчика сюда!
Младший паладин, чувствуя, что ярость вроде бы начала утихомириваться, взялся рукой за лоб и покачал головой:
– Если вы не забыли, дон Вальяверде четыре года уже как объявил меня мертвым, а Джамино наследником сделал еще раньше. Четыре года я не имею никакого отношения к вашей семье. И не желал бы иметь его впредь, но сегодня так случилось, что по следу кровавого проклятия мы пришли сюда. И вас-то я тут никак не ожидал увидеть. Но вы с какого-то рожна вдруг заявляете, что я в чем-то виноват. Терпеть не могу, когда меня обвиняют в том, о чем я ни сном ни духом знать не знаю.
Мачеха перевела взгляд на Джамино, по-прежнему без сознания лежащего на диване. Робертино как раз закончил зашивать надрез и теперь накладывал повязку. Обернулся, сказал:
– Не переживайте, сеньора, опасность позади. Скоро я выну трубку, но нужно будет вызвать мага-целителя, чтобы заживить рану.
Сеньора Кларисса горько всхлипнула:
– Вызвать мага... Куда? Сюда, в эту дыру? За какие деньги?
Оливио не удержался и ядовито сказал на это:
– Что ж так? Графиня Вальяверде – и вдруг без денег. Разве дон Вальяверде – не один из богатейших сеньоров Плайясоль? Или за четыре года вы сумели спустить состояние, приносившее шестьсот пятьдесят эскудо чистого годового дохода только за счет недвижимого имущества? Не говоря уж о вашем собственном приданом.
Мачеха вскрикнула:
– Ты, ты никогда меня не любил, никогда!!! – она заломила руки.
Младший паладин, все еще злой, пожал плечами:
– Помилуйте, сеньора Кларисса, да за что же я вас должен был любить? За то, что не успел кончиться траур по моей матушке, как дон Вальяверде на вас женился? Или за то, что вы не упускали случая меня пошпынять и унизить за малейшие оплошности? Или за то, что вы всего за два месяца, что я провел в богами проклятой гардемаринской школе, осмелились прикарманить и куда-то спустить почти все фамильные драгоценности моей матушки? Или за то, как вы радовались, когда дон Вальяверде меня первенства в наследстве лишал в пользу Джамино? Ну? За что же я вас должен был любить? Это еще Джамино имеет право спрашивать с меня, любил ли я его или нет. А у вас такого права нет и не было никогда.
На это сеньора Кларисса вдруг разрыдалась, причем видно было – искренне, от отчаянья и боли, и Оливио вдруг стало ее жалко.
В дверях возникла пожилая сеньора, явно хозяйка, и открыла было рот, чтобы, по всей видимости, потребовать возмещения убытков, но Манзони тут же улыбнулся ей, приобнял за плечи и вывел из комнаты. На пожилых дам его обаяние действовало ничуть не хуже, чем на молодых, и можно было не сомневаться, что он всё уладит.
Кларисса плакала, сидя на полу, плакала навзрыд, размазывая по лицу сопли и слезы, совершенно не заботясь о том, как всё это выглядит.