Он зашел в комнату, протянул ей руку и помог подняться. Подвел к диванчику, где Джамино по-прежнему лежал без сознания. Сеньора Кларисса с тревогой посмотрела на сына.
Робертино сказал, упреждая расспросы:
– Не беспокойтесь. Он просто спит, я дал ему кольярской настойки, чтобы, пока маг не заживит рану, не просыпался, все-таки рана болезненная. Трубку я уже вынул, он теперь сам дышать может. И попросите мага, пусть сделает для него лечебный эликсир. Проклятие проклятием, а сенная лихорадка у него, похоже, как раз на здешние осенние травы.
Сеньора Кларисса взяла сына за руки и снова заплакала, но на сей раз уже от облегчения. Спросила:
– Сеньор… как ваше имя? Я буду молиться за ваше здоровье, и за ваше, – она повернулась к Манзони.
– Роберто Диас Сальваро и Ванцетти, к вашим услугам, донья Вальяверде, – зачем-то официально представился Робертино, и мачеха Оливио с удивлением посмотрела на него, видимо, не ожидала встретить представителя семьи Сальваро среди паладинов.
Манзони тоже представился, как бы невзначай коснувшись ее оголенного плеча:
– Джудо Манзони, донья Кларисса, – он на секунду задержал руку. – Сейчас мы вынуждены отправиться дальше, по все тому же делу с кровавыми проклятиями. Надо отыскать злодея. А с вами я надеюсь встретиться завтра и рассказать вам, само собой, в пределах необходимого, кто да зачем это злодейство затеял. А теперь – позвольте откланяться.
Старший паладин поклонился, надел берет и вышел. За ним отправился и Робертино. Оливио уходил последним, и мачеха окликнула его:
– Оливио… постой.
Он обернулся.
Сеньора Кларисса подошла ближе и тихо сказала:
– Я и правда была к тебе очень несправедлива и жестока. Я это признаю. Я была... слишком молода и глупа, и мне очень стыдно теперь. Я… только хочу спросить – ты когда сюда шел, знал, что это Джамино под проклятием?
– Я сюда пришел бы все равно, кто бы под проклятием ни был, – ответил Оливио. – Я паладин, и это мой долг, сеньора.
Она опустила голову, куснула губу, явно давя слезы, и Оливио добавил – впрочем, совершенно честно:
– Но я рад, что мы сумели спасти моего брата. Я все-таки, пожалуй, люблю его, хоть он и изрядная заноза. Так что послушайте совета сеньора Джудо и подавайте на дона Вальяверде в королевский суд, восстанавливайте свое доброе имя и честь Джамино. И разводитесь. Пусть дон Вальяверде платит за свои глупости, может, поумнеет, хоть я и сомневаюсь.
– Спасибо, Оливио, – прошептала она. И схватила его за руку:
– Подожди немного.
Она скрылась в соседней комнатенке, и появилась спустя полминуты, с бархатным мешочком в руках:
– Вот... Я только и успела, что кофр с украшениями прихватить, когда он нас из замка выгнал. И денег немного – все, что у меня в трюмо было. Потому-то в этой дыре и поселилась – чтоб надолго хватило... Надеялась, может, Модесто остынет да спохватится… – она всхлипнула. – А шкатулку твоей матери он сам мне тогда еще отдал… когда ты в гардемаринскую школу поступил. Клянусь здоровьем Джамино, я бы сама ее никогда не взяла. Я ничего не спустила, просто кое-что ювелиру отдавала, камни некоторые огранить по-новому, почистить. Возьми всё и прости меня, дуру.
Оливио посмотрел ей в глаза, взял мешочек и опустил в карман:
– Я уже давно вас простил, сеньора. А за это, – он хлопнул по карману – благодарю. Мне есть кому отдать фамильные драгоценности Альбино. Что касается вас... я рад, что вы оказались лучше, чем я о вас думал. А теперь – до свиданья.
И он ушел, разминувшись на лестнице с пожилым толстячком в зеленой мантии мага-целителя.
На улице хозяйка и давешний юнец с кочергой (уже без кочерги, конечно) сметали с мостовой осколки стекла, и Оливио стало стыдно за тот приступ ярости, из-за которого пришлось вынести окно. Он подошел к ним: