–Ты удивишься, как много всего можно сотворить с обычной зубочисткой, – усмехнулся Кавалли. – Я вот как-то зубочисткой вампира упокоил...
Стансо недоверчиво глянул на него, но Кавалли был невозмутимо-серьезен, и поди пойми, правду сказал или пошутил. Младшие же паладины ничуть в его словах не усомнились – в прошлом Кавалли был странствующим паладином и по большей части занимался изведением всякой дряни, в том числе вампиров и зомби. И очень в этом деле поднаторел. Так что он вполне мог упокоить вампира зубочисткой.
Оливио сложил балисонг и вернул в карман. Откинулся на спинку скамьи:
– Сеньор Джудо, сеньор Андреа, могу ли я поступить так, как мне велит обычай Плайясоль?
– Поскольку это дело семейное, то можешь, – кивнул Кавалли. – Более того, Оливио, я считаю, что ты должен так поступить.
– Я тоже, – добавил Манзони. – А с Инквизицией и городской стражей мы этот вопрос уладим, на этот счет не переживай.
Стансо Канелли ехидно спросил:
– А вариант, что я его пришью, вы что, не рассматриваете совсем?
Оливио на это только плечами пожал, а Робертино сказал:
– Это не дуэль, это вендетта. И я, Роберто Диас Сальваро и Ванцетти, заявляю себя наследником этой вендетты. Как друг Оливио.
– Как наставник Оливио, я, Джудо Манзони, также заявляю себя наследником его вендетты, – серьезно сказал старший паладин. А Кавалли к этому добавил, глядя в упор на Стансо немигающим взглядом:
– Как видишь, шансов у тебя нет. А даже если неведомым чудом тебе удастся уложить всех троих, в чем я очень, очень сомневаюсь, то в таком случае еще остаюсь я, Андреа Кавалли. И я тебя убью без всяких вендетт, просто по Праву Наказания.
Остаток пути Стансо молчал, злобно поглядывая на Оливио и Робертино, и сплевывая кровавой слюной на Роспини, лежащего на полу. Малефикар в ответ мычал сквозь кляп явные проклятия, адресованные конкретно Стансо. Оливио даже захотелось вынуть у него изо рта кляп, чтобы проклятия хоть какую-то силу обрели. Еле сдержался.
Старый городской парк по большей части был ухожен и любим публикой, но в его глубине, там, где он граничил с еще более старой городской стеной (точнее, ее остатками), люди бывали нечасто, особенно поздним вечером. И если и бывали, то вполне с определенной целью – провести нужную встречу подальше от лишних глаз, а лет пятнадцать назад – еще и ради дуэлей. Сейчас дуэли были запрещены, устраивать их в городе стало очень рискованно, так что желающие свести счеты подобным образом сводили их за городом, на многочисленных островках ниже по течению или вообще в чьих-нибудь загородных поместьях. Стражники даже перестали проверять зады старого парка в надежде выловить нарушителей, и младшие паладины об этом знали – сами не раз назначали там встречи со студентами мажеской академии для того, чтоб намять друг другу бока и выяснить в очередной раз, кто круче. Конечно, городская стража тоже знала об этом, но ввязываться в эти «состязания» просто опасалась, ограничиваясь выслеживанием особо заядлых участников и доносами их наставникам.
Карета въехала на усыпанную гравием лужайку у озера, из которого торчали три огромных замшелых мраморных рыбы, и остановилась. Манзони выскочил из кареты, выволок оттуда Стансо. Затем вышли Робертино и Оливио. Кавалли остался сидеть в карете, караулить малефикара, но открыл дверь, чтобы все видеть.
Манзони расстегнул на Стансо наручники и положил их себе в карман. Оливио снял перевязь с мечом, мундир и баселард, отдал их Робертино, и теперь стоял у пруда, крутя в руке балисонг, тускло поблескивающий в свете луны и фонарей со светошариками на карете. Клацанье раскрывающейся-закрывающейся рукоятки было негромким, но каким-то зловещим. Сам Оливио выглядел спокойным, но Робертино чуял за этим спокойствием холодную, едва сдерживаемую ярость.
– Стансо Канелли, сними мундир. Ты можешь выбрать клинковое оружие из того, что у тебя есть с собой, если оно не длиннее оружия Оливио более, чем в два раза. Ты не можешь просить пощады, ты не можешь отказаться от поединка. Если ты попытаешься сбежать, Оливио имеет право нанести тебе один удар в спину, – сказал Манзони, неожиданно проявляя знакомство с правилами плайясольской и кестальской вендетт. И добавил уже от себя:
– Если он этого не сделает, это сделаю я.
Стансо скинул мундир прямо на землю, на гравий, нападавшие ветки и листья, туда же бросил флотский палаш, оставив себе только кортик. Утер тыльной стороной ладони все еще кровоточащий рот, сплюнул и сказал:
– Да я вас всех тут оставлю, сухопутные долбанные ублюдки.
Паладины только усмехнулись.