– Ну да, – Робертино пожал плечами. – А что тебя удивляет? Я ж сказал – ты очень красив. И к тому же у тебя для Кестальи внешность необычная: светлая кожа, зеленые глаза, волосы эти каштановые... В Верхней Кесталье такие, как ты, встречаются иногда. Такая внешность там считается меткой богов, знаком какого-то особенного дара.
– Особенного, говоришь? Влипать в неприятности – это можно считать особенным даром? – слегка издевательски спросил Оливио, но тут же вспомнил про свою ярость и устыдился. И перевел разговор на другое:
– Как думаешь, твоя тетушка уже обещанное письмо прислала?
– А кто ее знает, – пожал плечами Робертино. – Нет, я, конечно, не сомневаюсь, что она его пришлет. Но с нее станется прислать его аж к Новолетию. Кстати, мы хотели узнать, что ж там за история была с малефикарами дона Креспо. Как думаешь, сможем раскрутить Манзони на рассказ об этом?
– А вот не знаю. Может быть… Вот что. Раз уж он собрался мою мачеху трахать, то он мне все-таки немножко должен. Попробую его потом расспросить, – Оливио поерзал на скамье, пытаясь усесться так, чтоб не болели ни правая рука, ни левая, и не преуспел. Левую крутило от кончиков пальцев до плеча, в правую же словно загнали по всей длине раскаленную проволоку. Морщась, он все-таки нашел подходящую позу, и затянулся остатком дымной палочки. Смесь трав успокаивала и немножко приглушала боль, а главное – Оливио наконец-то смог спокойно думать обо всем произошедшем. Робертино ему не мешал, молча пыхал дымком и задумчиво смотрел во двор Коллегии, на запертую дверь.
Додымив палочку до картонного мундштучка, Оливио выкинул его в окошко и сказал:
– Знаешь, а я рад. Рад, что эта хрень наконец закончилась. Вот сейчас подумал про гардемаринскую школу, про Стансо – и впервые не испытал ничего. Ни страха, ни ненависти, ни ярости, ни стыда.
Робертино кивнул:
– Это хорошо. Это значит, что ты теперь свободен от прошлого. Все-таки оно тебя очень уж давило, это было видно. Я, по крайней мере, это замечал и до того, как узнал, в чем дело.
Оливио снова поерзал на скамье и вздохнул:
– Папашу я, конечно, простить не смогу еще долго – но теперь не из-за себя, а из-за матери и Джамино. Да и мачеху жалко, вообще-то. Не такая она была и плохая, по правде говоря. Поначалу она честно старалась мне как-то мать заменить, но я на все ее попытки отношения установить только огрызался. Обижен был очень. Да и то – мне семь лет было всего, и мать на моих глазах умирала, а в это время папаша переговоры о новом браке вел… Ну а потом уже мачеха обиделась. Но я считаю, что тут папаша все равно виноват. Мог бы нас как-то попытаться сблизить… А он вообще от всего устранился. Спихнул наше воспитание на гувернанток и домашних учителей, а сам нас в лучшем случае за обедом или ужином раз в день видел, или когда на него находило желание рассказать, каким должен быть истинный дон из рода Вальяверде и как ему надлежит себя вести... У Джамино хоть мать еще была, а мне совсем тошно приходилось.
Робертино протянул ему еще одну палочку, и Оливио снова запыхал дымком. Дальше они сидели молча.
Кавалли и Манзони вышли из стен инквизиции примерно спустя сорок минут, выглядели они довольными. Залезая в карету, наставник Робертино сказал:
– Ну, дело сделано. И слава богам.
– Погоди, нам еще рапорты писать королю и капитану, – Манзони запрыгнул следом и умостился на скамье. – Ненавижу бумажки марать...
– Не беспокойся, я сам все напишу, что требуется, ты подпиши только. Первый раз, что ли, – Кавалли постучал в окошко:
– Луиджи, а давай-ка обратно к «Адмиралу Бонавентуре».
– Зачем? – удивились младшие паладины.
Паладин Джудо улыбнулся:
– А затем, что жрать охота. Ну и отметить надо победу над силами зла как полагается. Вы, парни, молодцы. Можете считать, что сегодня вы что-то вроде экзамена сдали. Особенно ты, Оливио.
А Кавалли добавил:
– Да и ваши приключения во время отпуска тоже достойны того, чтобы мы их вам зачли в качестве пройденного испытания.
Младшие паладины переглянулись, и Робертино несколько неуверенно спросил:
– Э-э… то есть, вы уже получили письмо моей тетушки Аглаи?
– Даже два письма, причем Джудо мне свое не показал, – усмехнулся Кавалли.
Манзони рукой махнул:
– Было б что показывать, Андреа. Так, кое-какие воспоминания о том времени, когда я служил храмовником в Арагосе, а преосвященная Аглая, тогда просто посвященная сестра Аглая, там же инквизиторкой была. Как-то нас двоих отправили вылавливать банду малефикаров... Ничего особенного. А вот насчет вас обоих она много чего понаписала.
– И… и что же? – робко поинтересовался Робертино, не без оснований опасаясь, что ехидная тетушка довольно нелестно о нем отозвалась в письме наставнику.