– Э-э… и какая же?
– Важная. Донья Кларисса вряд ли теперь Джамино просто так от себя отпустит, а вот с тобой – возможно. По крайней мере я надеюсь на это.
– А-а-а-а, понятно, – против воли Оливио расплылся в довольно-таки похабной улыбочке. – Вы хотите, чтобы я чем-нибудь занял сопляка Джамино, пока вы мачеху будете, хм, утешать.
– Согласен, я прошу, пожалуй, слишком много, вы с ним, судя по всему, не в лучших отношениях всегда были, – Джудо искоса глянул на ученика, и Оливио тут же постарался сделать серьезное лицо. – Но ты же хочешь проучить своего папашу, разве нет?
Оливио кивнул.
– Так вот для этого надо, чтоб донья Кларисса набралась смелости и решительности, и устроила ему судебное разбирательство по всей форме. Вот я помимо прочего и хочу придать ей смелости и решительности. А рога, которые при этом вырастут у дона Вальяверде – это просто приятное дополнение.
– Ладно, – рассмеялся младший паладин и махнул рукой. – Согласен хоть целый день с занозой Джамино провести, лишь бы и правда получилось папаше крепко насолить.
– Отлично. Вот, держи десять реалов на это дело.
– Да зачем так много-то! Да мне и своих денег ради Джамино и вашего удовольствия потратить не жалко, – отмахнулся Оливио, но Джудо запихал их ему в карман:
– Я твой наставник, и считай это моим поручением. Своди его в зоосад, кунсткамеру, что ли, в цирк или там еще куда. Понятия не имею, что таким пацанам в четырнадцать лет может быть интересно, тебе виднее. Пообедайте, опять же, где поприличнее... Ну, вот и пришли.
Они остановились перед очень хорошей гостиницей, которая была даже, пожалуй, побогаче, чем давешний «Адмирал Бонавентура».
Дальше все пошло очень быстро. Увидев паладина Джудо, мачеха прямо-таки расцвела розой, аж засветилась, и почти без всяких возражений согласилась, чтобы Оливио поразвлек Джамино пару-тройку часиков. За ее спиной Джудо показал раскрытую пятерню – мол, не меньше пяти часов. Оливио вздохнул украдкой, но возражать, конечно, не стал. В конце концов, Джудо вчера спас его от смерти, так что ради его удовольствия Оливио согласился бы и целые сутки братца развлекать. Сам Джамино на предложение доньи Клариссы «посмотреть столицу вместе с Оливио» согласился на удивление легко. И молча, что удивило Оливио еще больше.
И вообще он пока что мало напоминал того противного засранца, каким Оливио оставил его в Кастель Вальяверде четыре года назад. То ли подрос и поумнел, то ли память Оливио почему-то сохранила плохое лучше, чем хорошее в том, что касалось кровного брата, а скорее всего, и то и другое сразу.
Они молча прошли по улице и свернули на длинный бульвар, идущий над укрепленным подпорными стенками крутым склоном холма, на котором располагался Кипарисовый квартал. Отсюда открывался отличный вид на столицу, видно было почти все, королевский дворец и портовый район в том числе. Джамино подошел к парапету и остановился, заложив руки за спину. Оливио, пользуясь тем, что братец засмотрелся на городскую панораму, наконец-то его внимательно оглядел. Джамино изрядно изменился внешне за четыре года. Вытянулся, и теперь был Оливио чуть выше плеча, и наверняка подрастет еще. Телосложением стал покрепче, Оливио помнил его сущим доходягой, чуть что, начинавшим задыхаться, а теперь это был обычный четырнадцатилетний подросток, нескладный, как все в этом возрасте, но не тщедушный. Волосы, темно-русые с характерным для вальявердских плайясольцев пепельным отливом, были подстрижены коротко, как в Плайясоль стригли мальчиков, хотя одет Джамино был уже по взрослой моде. Профилем он был копией папашиного портрета, на котором дону Вальяверде было что-то около двадцати лет. Так что папаша не просто ревнивый дурак, он еще и слепой ревнивый дурак, раз решил, будто Джамино не его сын.
И тут вдруг до Оливио дошло кое-что. Он аж зажмурился.
Папаша потому и выгнал Джамино с мачехой и заявил, будто Джамино бастард, что на самом деле не любил второго сына, а все эти четыре года хотел так или иначе вернуть его, Оливио. И это изгнание мачехи и Джамино тоже было одним из способов своего добиться. Недаром мачеха сказала, что папаша, выгоняя ее, орал что-то о том, что прощает Оливио, потому как тот доказал, что достоин быть Вальяверде. Значит, папаша выгнал мачеху и обозвал младшего сына бастардом, чтобы поставить Оливио перед фактом, что он теперь, якобы, единственный наследник и потому должен от обетов отказаться… Выходит, папаша его любит… по-своему. И наследства лишал, чтобы заставить его подчиняться, чтобы угрозой удержать. Не верил, видимо, до последнего, что Оливио пойдет до конца. А до того сам же поддерживал и поощрял их с Джамино вражду – все потому, что очень извращенно понимал, какой должна быть отцовская любовь. От этой мысли Оливио затошнило, и он тоже подошел к парапету, вцепился в него так, что руки чуть не свело. Его ярость зашевелилась в сердце, и он попытался ее запихать поглубже. Получилось плохо, и остро захотелось пыхнуть дымком. Вместо этого Оливио спросил по-плайясольски, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее: