– Ну вот. И пусть будет скандал. Мне уже всё равно, мама хочет разводиться, да и ты прав – пусть за свою честь те опасаются, кто бесчестно поступал.
Тут-то и явился журналист, оглядел кофейню и направился к их столику, потому как Оливио здесь был единственным паладином.
Журналист Пабло Ньета был молод, лет тридцати с небольшим, одевался со вкусом и с вызывающим щегольством, на поясе носил баселард, что говорило не столько о его дворянском происхождении, сколько о том, что ему частенько приходится защищать свою жизнь. А еще он имел красновато-коричневую кожу и замысловатые татуировки коренного жителя Мартиники, заморской территории Фартальи. И, насколько Оливио знал, славился как человек упертый, правдолюбивый и едкий. И он очень не любил ту часть фартальской знати, которая со спесью и презрением смотрела на потомков мартиниканских аборигенов, получивших дворянство не так давно. Не любил и не упускал случая им насолить. То, что надо.
– Приветствую, сеньор паладин, сеньорино, – Ньета снял шляпу, сделал легкий поклон и сел на свободный стул. Джамино склонил голову в простом приветствии, Оливио приложил два пальца к голове в малом паладинском салюте (без берета смотрелось странно, но не надевать же его сейчас только ради этого).
– Пабло Ньета, сеньоры, – представился журналист. – С кем имею честь?
– Паладин Оливио Альбино. Джамино Вальяверде, – представился Оливио сам и представил брата. – Вы, так понимаю, моим предложением заинтересовались, иначе б не пришли, сеньор Ньета.
– Само собой. Публика… публика любит скандалы среди знати, – усмехнулся журналист. – А я люблю с шумом кого-нибудь вывести на чистую воду. Вытащить на свет божий не просто грязное белье, как любят мои коллеги по ремеслу, но такое белье, от которого вонища поднимется до небес и все забегают, как крысы на пожаре, а по итогам этой беготни в мире чуток прибавится справедливости. Полагаю, у вас что-то подобное имеется, иначе бы вы ко мне и не обратились, а, сеньор паладин?
Оливио подивился проницательности журналиста, тихонько призвал силу и попробовал посмотреть на него особенным взглядом. Ага. Ну так и есть. Не маг, конечно, но избранный богами. В данном конкретном случае – Судией. Ну, оно и к лучшему. Значит, не успокоится, пока это дело не раскрутится на полную катушку.
Паладин придвинул к нему сложенные листки:
– Ознакомьтесь, сеньор Ньета, и сами решите, годится ли вам это или не стоит ваших усилий.
Журналист развернул бумаги и быстро прочитал. Оливио наблюдал, как меняется выражение его лица. Под конец чтения оно сделалось похожим на морду охотничьей собаки, учуявшей след красного зверя. Сеньор Ньета поднял голову, пригляделся к Оливио и сказал:
– Это затронет многих. Очень многих, сеньор, хм, Альбино. В Ийхос Дель Маре в свое время побывала чуть ли не половина плайясольской и кьянталусской знати. Да и из других провинций тоже… И я полагаю, почти все они возмутятся и сочтут эту публикацию страшно оскорбительной для своей чести.
Оливио прикрыл глаза:
– Их честь была оскорблена ими же, когда они следовали обычаям этой школы. Не тем, что их там унижали, а тем, что они сами там унижали других. Поэтому мне плевать на такую честь. Мне просто хочется, чтобы эту поганую школу прикрыли, и чтобы больше подобное нигде не повторялось.
Журналист провел пальцем по подписи:
– Хм… Но Оливио Вальяверде ведь может пострадать в результате этого скандала. Ему могут угрожать, его даже могут попытаться убить – как это делают кольярские контрабандисты с теми, кто нарушает омерту. Здесь ведь то же самое.
Джамино с тревогой посмотрел на Оливио, но тот скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула и невозмутимо сказал:
– Оливио Вальяверде умер, его отец сам об этом публично заявил.
Журналист только хмыкнул, многозначительно глядя на Оливио, но тот добавил:
– А паладин Оливио Альбино на эти угрозы кладет с прибором. Паладин Альбино посвящен Деве и служит королю и богам, и любой, кто посмеет ему угрожать и тем более попытается убить, будет наказан… как это случилось со Стансо Канелли. Ведь очень поучительная история, не правда ли?
Пабло Ньета покрутил бумаги в своих красновато-коричневых пальцах, улыбнулся широко:
– Отлично. Пусть разразится буря, – он спрятал эти два листка в свой большой бумажник. Отпил кофе и взял третий листок, обратился к Джамино:
– Сеньорино, вы вполне осознаете последствия, которые будет иметь публикация вашего письма?