Мальчишка кивнул. Стиснул ложечку, раздавил ею несколько крошек от пирожного на блюдце, и сказал:
– Если последствием будет позор для дона Вальяверде, то я этого и хочу. Пусть опозорится. Он это заслужил.
– Но ведь это ваш отец, – прищурился журналист.
– Оливио Вальяверде он тоже отец, но сами же видите… – мальчишка посмотрел ему в глаза. – Пусть и получает за то, как со своей семьей обращался. Нам-то уже хуже точно не будет. Он ведь нас с мамой чуть ли не в одном исподнем выкинул на улицу, из-за одних только необоснованных подозрений. А до этого бил ее и унижал. Мама будет требовать проверки моего происхождения, развода и компенсации. А мне… мне все равно. Я его больше никогда отцом не назову, никогда, что бы там проверка ни показала.
– Хорошо, сеньоры, – Ньета спрятал в бумажник третий листок, а сам бумажник упаковал во внутренний карман камзола. – Завтра я начну с истории о кровавой магии. А потом постараюсь раскрутить все остальное. А ваши откровения, сеньорино, я в «Зеркало» отнесу. Простые люди его больше читать любят, чем «Горячие новости», и вам будут сочувствовать. Возможно, настолько будут сочувствовать, что в день судебного заседания королевского арбитража в зале будет много неравнодушной публики. Это я вам могу обещать. И кстати… если ваша матушка пожелает со мной встретиться и добавить подробностей к вашему письму, я всегда к ее услугам здесь сразу после вечерни.
Он надел шляпу, собираясь уходить. Оливио сказал:
– Сеньор Ньета… вам ведь тоже могут угрожать.
Журналист опять широко улыбнулся:
– Я к этому привык, сеньор паладин. Я не боюсь.
– Все равно. Если вдруг окажется, что вам нужна помощь, или что ваша жизнь в опасности, то меня всегда можно найти в казармах при дворе. Если надо, мы с друзьями вам поможем.
– Благодарю, сеньор Альбино, я запомню, – журналист поклонился и ушел.
Оливио взял чашку, отпил кофе, заел печеньем. Потом сказал:
– Вот мосты и сожжены. И ладно. Ну, куда дальше двинемся?
Джамино тоже допил кофе, призадумался и спросил:
– А правда, что в столичном зоосаде есть элефант? И на нем можно покататься?
Паладин пожал плечами:
– Честно говоря, понятия не имею. Я до сих пор ни разу там не был. Так что пойдем, самому интересно.
Он встал, надел берет, попрощался с сеньорой Боной и вышел из кофейни следом за Джамино, размышляя, пристойно ли будет паладину прокатиться на элефанте, если, конечно, элефант имеется и на нем можно кататься.
После заката старшие паладины, свободные от караульной рутины и прочего, обычно собирались в своей гостиной на втором этаже паладинского крыла. С давних времен так заведено было – для каждого разряда паладинов имелась своя гостиная. У кадетов это была комнатушка возле тренировочного зала, простенькая и скромная, у младших паладинов гостиная была поприличнее и побольше, у паладинов, закончивших обучение – еще лучше, а уж у старших-то – вообще роскошная. В паладинском корпусе офицерские звания были достаточно условными, значение на самом деле имели личные способности и заслуги, и иной старший паладин безо всякого звания мог быть уважаем больше, чем даже капитан. К тому же, когда паладины собирались в своих гостиных для отдыха и досуга, по умолчанию считалось, что они равны, разве что самый младший по возрасту среди присутствующих обязан был прислуживать остальным. Это прислуживание было необременительным и состояло в заваривании и сервировке чая, кофе, других напитков и закусок к ним, покупке свежих печатных листков, разжигании камина и тому подобных мелочей.
В этот вечер в гостиной собрались четверо старших паладинов. У камина, где были сложены декоративные камешки вместо дров (потому как осень в Срединной Фарталье теплая, и в сентябре еще нет нужды разводить огонь для обогрева), сидел Педро Джулиани и потягивал из высокого бокала глинтвейн. За столиком в углу играли в шахматы Андреа Кавалли и бывший храмовник Теодоро. На диване развалился мартиниканец Ринальдо Чампа с мартиниканской же лютней и лениво перебирал струны. Его музыка никому не мешала, играл он хорошо, пел тоже. Правда, отдавал предпочтение мрачным балладам и историям о несчастной любви, так что иной раз другие паладины начинали его упрашивать сыграть что-нибудь повеселее. Ринальдо тогда, чтоб отвязались, частенько вжаривал какую-нибудь бодрую песенку на своем родном языке чаматле, перевести которую отказывался наотрез – мол, жутко непристойная и кровожадная. Ринальдо был самым молодым из старших паладинов при дворе. Так что, когда он заметил, что у Джулиани опустел бокал, отложил лютню, взял с маленькой жаровни серебряный пузатый кувшинчик с глинтвейном и долил.