– Вы сначала докажите, что он не ваш сын, – все еще спокойно сказал Оливио, но ярость уже плескалась в его глазах, и, похоже, что дон Вальяверде ее увидел. Может, потому и не рискнул его ударить. – По закону голословное обвинение ничего не значит без доказательств. К тому же у вас еще есть Стансо, сын от сеньоры Эрмины Канелли.
Упоминание Стансо и его матери напугало дона Вальяверде – он и предположить не мог, что Оливио может о таком узнать. Страх окончательно сорвал маску доброжелательности, и дон Вальяверде взорвался и понес околесицу:
– Ты, ты, неблагодарный гаденыш!!! Кестальское отродье!!! Посмел пренебречь мной, моим домом!!! Да я тебе не позволю!!! Сейчас же пойду к королю и потребую, чтобы с тебя твои дурацкие обеты сняли!!! Ты у меня еще попляшешь!!! Ты вернешься в Кастель Вальяверде и будешь делать, что я тебе скажу! Я из тебя выбью эту твою кестальскую гордовитую придурь, как я ее из твоей мамаши выбил!
Оливио все-таки выпустил часть ярости, через взгляд. Дон Вальяверде, ощутив это как резкий удар холодного ветра в лицо, замолчал и отшатнулся, и теперь уже испугался по-настоящему, увидев в глазах непокорного сына зеленое пламя. А Оливио медленно, негромко, но очень четко сказал:
– Вы навсегда утратили право на меня, когда сначала лишили меня матери, затем наследства, потом имени, а после того заявили, что я мертв. Вы сами освободили меня от любых обязательств по отношению к вам. Я вам ничего не должен. Это вы мне должны – за то, что вы делали с моей матерью, со мной, с моим братом и даже с моей мачехой. О, я вижу, вы удивлены? Да, я знаю, что вы свели мою мать в могилу, хотя я не могу этого доказать – но я это знаю. Теперь – знаю. Убирайтесь, и больше никогда не смейте что-либо от меня требовать – вы не имеете на это никакого права. Да, и можете не утруждать себя, выкрикивая проклятия и угрозы. Я паладин, на меня проклятия не действуют, а угрожать вы мне ничем не можете, у вас просто ничего не осталось. Так что прощайте, дон Вальяверде, и живите с этим, как хотите.
Оливио отпустил его взгляд, развернулся и вышел из приемной в коридор первого этажа, устало прислонился к стене. Дон Вальяверде ринулся за ним, но на пороге остановился, открыл было рот, но вдруг сник, как-то сразу выцвел, скукожился и медленно покинул приемную через вход для посетителей.
Когда за ним захлопнулась дверь, Оливио вздохнул с облегчением, оторвался от стены, прошел по коридору еще немного, и открыл дверь в гостиную младших паладинов.
Там никого не было. Оливио потер, зажигая, светошар в простенке между окнами, подошел к окну, открыл раму и разжег дымную палочку. Руки слегка дрожали от пережитой вспышки ярости и вполне удачной попытки ее обуздать. Затянулся и медленно выпустил дым в окно.
В гостиную зашли Манзони и Робертино – они, как знал Оливио, сидели в караулке вместе с Габриэлем, на тот случай, если у дона Вальяверде совсем сорвет крышу, как неизящно выразился Манзони.
– Он сбежал, – сказал Джудо, подойдя к ученику и положив руку ему на плечо.
Оливио кивнул молча, еще раз затянувшись. Робертино сочувственно пожал ему руку:
– Я думаю, теперь всё, Оливио. И хвала богам.
– Да, – сказал паладин Альбино. – Теперь я по-настоящему свободен.
Он помолчал, потом добавил:
– Я думал, что когда я… скажу ему это всё, когда освобожусь от этого всего, то испытаю огромное счастье. А вместо этого я просто чувствую себя уставшим и хочу выпить чего-нибудь крепкого.
– Это нормально, – Джудо хлопнул его по плечу. – Ты слишком долго всё это нес, и когда эта тяжесть пропала, ты и почувствовал усталость. Так и бывает. Радость потом появится. А насчет выпить – валяйте. Я знаю, Сальваро, у тебя в твоей каморке припрятана выпивка.
– Только для медицинских целей, – на всякий случай уточнил Робертино. Манзони усмехнулся, развернул их обоих к двери:
– Ну так идите и примените ее в медицинских целях.
И младшие паладины последовали его совету.
А ночью впервые за четыре года Оливио не приснилось ничегошеньки из его прошлого, чему он утром только порадовался.
Лабиринт
Ночь Духов – один из главных праздников в Фарталье, и его история восходит еще к языческим временам, когда люди империи Таллиана (на обломках которой потом и возникли многочисленные королевства, впоследствии объединившиеся в Фарталью) жили по солнечному календарю и делили год на восемь месяцев, по солнцестояниям, равноденствиям и серединным точкам между ними. Ночь Духов как раз приходилась на середину между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием, когда отмечали Новолетие. В эту ночь люди веселятся, надевая маски всяких чудищ, демонов, фейри и прочих, жгут костры, танцуют, бьют в барабаны – словом, делают все, чтоб отпугнуть злых духов и темных фейри, ублажить нейтральных и потешить добрых. Ну а сами духи и фейри тоже не упускают случая поразвлечься, пока грань между мирами так тонка, а люди так беспечны. Впрочем, с незапамятных времен существует негласный договор между людьми и фейри – в эту ночь не причинять вреда друг другу. Фейри, конечно, всегда очень по-своему понимают подобные договоры, но некоторые вещи остаются неизменными и незыблемыми.