Жоан тоже взял кусочек пастилы, откусил:
– Бр-р, как ты это ешь.
– Вкусно, – пожал плечами Робертино. – И полезно. Эх, тебе-то проще, а мне как быть, даже и не знаю.
– Неужели тебе никто не нравится? – удивился Жоан.
Приятель вздохнул:
– Ну вообще-то нравится. Даже очень... и если б я не был паладином, то...
– Так в чем проблема-то?
Робертино куснул еще пастилы и пробормотал:
– Опыта нет…
Жоан махнул рукой:
– А, делов-то. Просто помечтай вслух. Вот прямо сейчас попробуй, а я тебе скажу, получается или нет. Представь, что я гном, а ты мне рассказываешь.
Еще раз вздохнув, Робертино отпил глоток граппы и сказал:
– Мне очень нравится мой возлюбленный… – он смотрел в стакан, чувствуя невероятное смущение. – Он выше меня на целую голову, а мне всегда нравились высокие и стройные... Очень изящные руки, с узкой ладонью и длинными пальцами, кожа светлая, и цвета как топленое молоко… талия тонкая, ноги длинные. А губы такие пухлые, но четко очерченные, как на картинах маэстро Сараваджо… глаза зеленые, как нефрит, а волосы цвета свежеочищенного каштана…– тут Робертино запнулся, потому что поднял голову и наткнулся на очень удивленный взгляд Жоана.
– Э-э… Робертино, ты... ну... я понимаю, конечно, так тоже бывает, – осторожно сказал Жоан. – Но я б на твоем месте о таком наставнику рассказал, ну ведь плохо же может кончиться.
– Почему? – не понял Робертино. – Ну да, я влюбился… наверное. Но я же обеты давал, и вообще способен себя держать в руках.
– Угу, я, конечно, знаю, что у тебя стальная воля, но это ж никто не выдержит – каждый день видеть, да еще иной раз в одной мыльне мыться и вообще...
Теперь уже Робертино удивился:
– Ты чего? Какое еще «в одной мыльне мыться»? Я только один раз в купальне подсмотрел, и то, если б Алисия специально не оставила щелку между ставнями, ничего бы не увидел.
– Какая еще Алисия? – Жоан взял стаканчик приятеля и встревоженно понюхал. – Никаких Алисий при дворе не припомню…
Тут-то до Робертино и дошло, он схватился за голову:
– Ой-ой... Представляю, что ты только что подумал!!!
Жоан поставил стаканчик:
– Так, постой. Ты ж про Оливио говорил, разве нет? По описанию – он ведь. Он у нас тут один такой, с зелеными глазами, кожей цвета топленого молока и каштановыми волосами, а губы и правда прям как маэстро Сараваджо рисовал.
Робертино, все еще держась за голову, простонал:
– Нет, не про него!!! Просто я тренировался говорить в мужском роде, а получилось… Нет, к черту это всё, я лучше просто попробую с гномами выпить, если боги смилуются, не упьюсь.
С облегчением Жоан допил граппу и спросил:
– Ладно. Но все-таки, про кого это ты тут откровенничал? Клянусь, никому не скажу. Надеюсь, все-таки не про Оливио.
– Да я же сказал – не про него, – Робертино с грустью посмотрел в свой стаканчик. – И вообще не про мужчину. Просто... мы в отпуск вместе с Оливио в Кесталью не просто так ездили, а его сестру двоюродную искать. Там длинная история была, если хочешь, спроси Оливио, он расскажет. Ну так вот нашли мы сеньориту Луису. Она здорово на Оливио похожа, потому что ее отец покойный – брат-близнец матушки Оливио, а он в мать пошел. Ну... Луиса теперь живет в Кастель Сальваро как воспитанница моей матушки, потому что ее земли моему отцу под протекторат переданы до ее замужества. И меня угораздило в нее влюбиться. Конечно, я ей ни слова не сказал, зачем, всё равно ведь ничего не выйдет... Разве что согрешил чуток, когда попросил Алисию – это моя сестра – подстроить так, чтоб увидеть Луису без одежды, – Робертино махом допил граппу. – Красивая она. Очень. Уж как я пожалел тогда, что я паладин, и не передать…
Жоан взял бутылку и плеснул еще на два пальца в каждый стакан:
– Сочувствую... Ведь если б не твое паладинство, то у вас, может, чего б и срослось. Может, даже б поженились.
– А, чего уж там, – Робертино выпил и зажевал пастилой. – Я паладин, и это на всю жизнь. А гномы... а гномы обойдутся и без моих откровений. Справлюсь как-нибудь, наемся сорбента, может, и не напьюсь. А может, гномы мной вообще не заинтересуются. Ладно, поздно уже. Пойдем вниз, возьмем у Аваро что требуется, а то он скоро свое хозяйство запрет и придется утром его вылавливать.
После второго завтрака на следующий день Чампа с Жоаном и Робертино, одетые в теплые плащи, отправились на королевскую станцию телепортов, откуда их и перебросили высоко в горы Монтеферри, в долину Дра-Кандапор. Монтеферри протянулись вдоль северо-восточной границы Фартальи, и за ними лежали западные области Аллемании и княжество Борравия. Сами горы принадлежали нескольким гномьим тейгам, поделенным между ними и по поверхности, и под землей. Тейг Кандапор был самым большим и богатым из всех гномьих тейгов Монтеферри, имел давние торговые и прочие связи с Фартальей и его дир считался среди остальных чем-то вроде верховного короля, хотя остальные тейги были независимыми и управлялись, в общем-то, по своим обычаям. Главенство кандапорского дира признавалось ими только для внешнеполитических дел, ему поручалось решение всех вопросов такого рода, вплоть до права объявления войны соседним королевствам. Впрочем, вопреки распространенному мнению, гномы воевать очень не любили, хоть и были сами по себе изрядными задирами. Гномы предпочитали торговать, а чтобы обезопаситься от воинственных соседей в лице Аллемании и Алевенды, заключили в старые времена союз с Фартальей. С тех пор фартальская армия всего четырежды выступала в поддержку гномов по этому договору, и все четыре раза захватчики (один раз Алевенда, дважды Аллемания и один раз Борравия) получали хорошую взбучку – не в последнюю очередь потому, что гномы, не желая воевать сами, усиленно вкладывались в вооружение союзников. Так что у фартальской армии всегда было самое современное оружие на континенте. Впрочем, сто лет назад тогдашний аллеманский кесарь переступил через свои расистские предрассудки и заключил союз с тремя тейгами северо-аллеманских гномов, чтобы тоже получить доступ к достижениям гномьих оружейников. Такой союз усилил армию Аллемании, но в то же время подогрел ненависть гномов Монтеферри – как выяснилось, у них у всех были какие-то очень давние счеты к аллеманским гномам.