Жоан не удержался от колкости:
– А прямо сказать ему, кто такой Роберто и какой у него статус, никто, полагаю, не додумался? Впрочем, глубокочтимая сеньора, я прошу прощения за резкость. Возможно, никому и впрямь не могло прийти в голову, что племянник дира окажется таким набитым дураком и что остатки его мозгов уйдут в его свежеотпущенную бороду.
Слушая всё это, Усим вообще пошел пятнами, отступил на несколько шагов к двери и постарался стать как можно незаметнее.
Матрона снова потрогала лоб Робертино, очень нежно провела кончиками пальцев по его лицу и подбородку:
– От такой красоты кто угодно может потерять голову, не только Малдур… Заверяю тебя, сеньор Жоан: если сеньор Сальваро захочет возмещения за поруганную честь, дир пойдет ему навстречу. Чего бы сеньор Сальваро ни пожелал. А ведь остается еще вопрос аллеманского посла, и этот вопрос не терпит отлагательств.
Паладин ругнулся про себя – и верно, от всего этого он совсем про посла забыл.
– Кстати, о после. Расскажите, пожалуйста, подробнее. Я так понимаю, вы пытались снять заклятие?
Матрона жестом велела Усиму принести Жоану стул, что тот и выполнил.
– Садитесь, оба
Жоан уселся на стул, Усим – рядом, на подушки на ковре. Матрона, задумчиво лаская пальцами шею и лицо спящего паладина, сказала:
– Позавчера вечером посол, по словам слуг, лег спать как обычно, в одиннадцатом часу, а до того разбирал почту из дома. Все письма и посылки были запечатаны тремя печатями: личной министра тайных дел, личной же доверенного мага секретной канцелярии, и печатью главного почтмейстера. Мы их только на магию и на яд проверяли, не вскрывали. Наши земляные собачки способны чуять до ста сорока видов яда. Ничего такого в почте не было. А утром слуга принес жаровни обогреть спальню, и увидел, что принц Эдвин лежит на кровати поверх одеяла, одетый и обутый, сам весь бледный и выглядит мертвым. Мы тут же осмотрели его и обнаружили, что он жив, но заклят холодным сном, кожа покрыта инеем и даже постель успела слегка заиндеветь. Никакие наши попытки это заклятие снять не удались. Нашему шаманству это не по силам. Но и магия тоже необычная. Никто не ощутил симптомов почесухи, хотя от такого сильного заклятия чесаться должны все чувствительные на целый квартал вокруг. И это не магия крови, ее-то мы как раз тоже чувствуем… разве что какое-то уж очень нетипичное кровавое заклятие. Всё, что нам удалось установить, так это то, что посол в таком состоянии может пробыть неопределенно долго без вреда для здоровья. Даже если двадцать лет так пролежит – не постареет.
Жоан прикрыл глаза, размышляя и вспоминая всё, что он знал о заклятиях. Будучи братом весьма талантливого боевого мага, он с детства наблюдал, как тот учится своему ремеслу. Оказалось, что сам Жоан к магии не способен нисколько, но почему-то даже до паладинского посвящения он мог чуять движения сил, складывающихся в заклинания. Его двоюродный дед, отцов дядя, паладин преклонного возраста, сказал, что с такими талантами Жоану прямой путь в паладины. Все равно ведь по семейной традиции в каждом поколении по прямой линии кто-то из Дельгадо должен посвятить себя Деве. Жоан не хотел, но выбора-то и не было: не Аньес же в монахини или инквизиторки идти, этакой судьбы он ей не желал, потому что слишком любил. Так что, повздыхав, смирился с судьбой. Дедуля начал учить его некоторым паладинским премудростям еще до Корпуса, и у Жоана даже получалось распутывать несложные заклятия. Они так даже с Джорхе развлекались, когда тот приезжал в отпуск домой: братец кидался в него простенькими заклятиями, а Жоан пытался их распутать. Очень часто удавалось это сделать. Но тут, с послом аллеманским, заклятие наверняка сложное и многокомпонентное. Ну да ведь и сам Жоан уже три года как посвященный Девы и паладинским умениям прилежно учится.
– Надо смотреть, что там за заклятие, – сказал он. – И как оно сюда попало. Думаю, как только узнаем, что именно там за магия, так и способ доставки выяснится. Но это уже утром. Надо выспаться. Я и сам после этого всего мало на что способен… надеюсь, мне хоть на пир возвращаться сейчас не нужно?
– Не стоит. Я сообщу диру, что вы покинули пир до срока по очень уважительной причине, – матрона встала с диванчика, позволив Жоану поднять Робертино и взвалить на плечо. – Идите отдыхайте.
Усим провел их до гостевых покоев, где и распрощался, пообещав прийти в восемь утра. В круглой гостиной были часы, да еще с особым механизмом, звонившим в назначенное время, и Жоан, немного повозившись, таки сумел завести этот механизм, чтоб тот прозвонил в шесть утра. Потом отнес Робертино в его опочивальню, уложил на кровать прямо в одежде, только сапоги снял, накрыл одеялом, и сам отправился на боковую. Спал он хоть и крепко и без сновидений, но почему-то проснулся в пятом часу. Поворочавшись, понял, что больше не заснет, набросил халат и пошел вниз, в купальню. В гостиной на полу среди подушек негромко храпел, лежа на спине, Чампа, распространяя запах алкогольного перегара. Выглядел старший паладин вполне пристойно, разве что головная повязка слегка сбилась набок. А так даже пятен от соусов на мундире почти не было. Жоан не стал его будить, прошел в купальню, забрался в большую лохань, выложенную разноцветными мраморными плиточками, и отвернул там большой бронзовый кран в виде стоящей на хвосте рыбы. Из огромной бронзовой лейки над головой хлынул теплый дождь, и какое-то время паладин просто стоял под этим дождем, смывая остатки сна. Всё, что случилось на этом клятом пиру, вспомнилось очень четко, и Жоан, представив себе, в какой ужас придет Робертино, когда проснется, аж вздрогнул. Вот это еще проблема так проблема. Предугадать, что выкинет приятель, когда проснется и всё вспомнит, было непросто. Робертино с равной вероятностью может впасть в отчаянье и горе, а может разозлиться и побежать искать Малдура, чтобы додушить окончательно. Но, с другой стороны, Робертино известен своей правильностью и крепкой волей, и может, сумеет удержаться от гнева...