– Это не яд… – он лег и задрожал. – Зараза… Ну чуял же, что-то тут не то. Аглая!!! Быстро, веревку достань и свяжи, пока меня совсем не накрыло. А то потом не справишься.
Инквизиторка быстро достала моток веревки с волосом единорога и ловко связала Джудо ноги и руки, спеленав его веревкой до плеч. Он задрожал еще сильнее, и она почувствовала, как усиливается исходящая от него аура фейской магии.
– Джудо? – позвала она, видя, что паладин начинает проваливаться в беспамятство. Тот не ответил, только застонал. – Джудо? Джудо, ответь!!!
Он дернулся, моргнул, лицо прояснилось:
– Аглая? Ох… успела-таки связать. Хорошо.
–Так что ж стряслось, Джудо?
– Телятина. Жертвенное мясо, пропади оно пропадом, – прошептал паладин. – Тебе ничего не сделалось?
– Вроде нет, – Аглая прислушалась к ощущениям. – Выходит, демонопоклонники таки тут, в гостинице?
– Вряд ли, – паладин закрыл глаза и снова задрожал. Аура, окутывавшая его, прямо-таки переливалась множеством сплетающихся сил. На это было больно смотреть, так глаза и резало. И почему-то Аглае казалось, что ему самому тоже должно было быть больно, очень больно, ведь он боролся с одолевающим его заклятием.
– Мясо могли просто продать на рынке… Если бы это была жертва демону… меня бы тошнило только… но это… хотели вызвать… фейри. Высшего. Подчинить… – зашептал Джудо. – Вышло, нет – не знаю. Меня накрыло, сама видишь…
– Так что теперь делать-то? – растерянно спросила Аглая. Инквизиторок учили противостоять демонам и нежити, кровавой магии и некромантии, но то, что касалось фейских сил и воздействий, им было почти неподвластно. Это была сфера деятельности паладинов. Теоретически, конечно, Аглая знала многое, но применить…
– Ждать только, – Джудо заворочался на кровати, и она немилосердно заскрипела. – Справлюсь. Ты… помолись, пожалуйста. И Деве, и Матери. И… это… Я… я могу чушь нести в бреду. Матюки и похабщину всякую… Ты не обращай внимания, ладно?
Она кивнула, отошла в угол, опустилась на колени, достала четки и принялась молиться об исцелении паладина Джудо. А сам паладин, как и предупреждал, впал в беспамятство… точнее, в странное, пограничное состояние, в котором начал брыкаться, ворочаться, стонать и действительно нести чушь, причем на нескольких языках сразу – и на фартальском, и на орсинском, и на ингарийском, и на плайясольском, и, кажется, даже на сидском спеахе. Чушь эта звучала иной раз как-то очень уж осознанно и связно. Особенно когда он очень четко и внятно сказал на фартальском:
– Петух на шесте чистую деву кровью омоет… И десять с одним рассвета уже не увидят…
Потом он снова понес бессвязную белиберду на дикой смеси разных наречий, перемежая ее стонами. Потом замолчал, а через минуту принялся вдруг расписывать на фартальском, как он хотел бы ублажить ее, Аглаю, проще говоря – трахнуть, хотя этого слова он как раз не сказал. И расписывал свои намерения подробно и так соблазнительно, что инквизиторка почувствовала, как ее накрывает диким искушением подняться с колен, подойти к кровати и развязать его, и пусть осуществляет все то, что так сладострастно описывает. Опомнилась она в последний момент, уже на кровать даже сесть успела и штаны ему расстегнуть. Перепугавшись, она отбежала в угол, плюхнулась на колени, вцепилась в четки и принялась молиться вслух, преодолевая неимоверный соблазн. И даже не сразу заметила, что из рассохшихся досок пола торчит гвоздь, и она сильно оцарапалась об этот гвоздь, разорвав чулок. Лишь когда Джудо снова впал в забытье и замолчал, только стонал и дрожал, она наконец заметила свою ранку. Стянула чулок, бросила его на табуретку, достала из дорожной сумки запасной и мешочек-аптечку. Смазала ранку целебной настойкой и залепила пластырем. Надела новый чулок и подошла к Джудо. Теперь он уже не лучился фейской магией так сильно, как поначалу, для особого взгляда посвященной он выглядел так же, как обычно. Похоже, все-таки он преодолел ту силу, под действие которой так неосторожно попал. Аглая тронула его за плечо, он раскрыл глаза и прошептал:
– Пить хочется…
Она оглянулась, взяла дорожный бурдюк, открыла и поднесла к его губам. Джудо напился, выхлебав всю воду, и спросил:
– Долго я так?
Аглая полезла в кармашек своей камизельки, достала маленькие серебряные часы и открыла крышечку:
– Часа полтора. Ты-то как?
– Вроде бы… вроде бы отпустило, – паладин прикрыл глаза, прислушался к ощущениям. – Да. Я много глупостей намолол в бреду?