Аглая покраснела:
– Не очень.
– Да говори уже как есть, – проворчал Джудо, вытягиваясь во весь рост, насколько это ему позволяли кровать и веревка. Он уже не дрожал, и бледность понемногу начала сменяться нормальным цветом кожи. – Наверное, похабень такую нес, что ни в какие ворота не лезет?
– Да нет, – она опустила голову, чувствуя, как у нее горят уши. – Сначала жуть всякую непонятную, а потом начал расписывать, причем в поэтических выражениях, как ты меня хочешь… хм… ублажить. Так и говорил.
– Что, даже без матюков обошлось? – удивился паладин. – Надо же. А мне еще архонтиса пеняла, что я похабник и матерщинник, и что это один из моих главных грехов...
Он пошевелил плечами:
– Пожалуй, можно и развязать. Только отлежаться все равно надо… О. А штаны почему расстегнуты?
Инквизиторке захотелось провалиться сквозь пол, но она честно призналась:
– Это я… Ты так это все расписывал смачно, что меня накрыло. Еле-еле успела спохватиться, слава Деве.
– Тьфу. Ну вот почему мне в напарники не дали мужика? – простонал Джудо. – На мужиков мое сидское очарование не действует, хвала богам.
Аглая развязала веревку. Джудо размял руки, застегнул штаны и снова растянулся во весь рост.
– К утру совсем поправлюсь. А потом мы с хозяином и поговорим, да узнаем, откуда у него мясо такое интересное, – он подсунул руку под голову. – Да еще, зараза, соленое… Воды больше не осталось?
Аглая потрясла бурдюк:
– Нет. Я схожу, принесу. Заодно погляжу повнимательнее на хозяина и всех, кто там еще может сидеть.
Она вышла, а Джудо прикрыл глаза и задремал. Обуздание могучего заклятия, направленного на его сидскую часть, вымотало его. Хотелось пить, спать и есть одновременно, но спать все-таки сильнее всего.
Проснулся он от тревожного чувства опасности, такого резкого и острого, что аж подскочил. Кровать не выдержала такого издевательства и наконец-то сломалась сразу в трех местах. Непристойно ругаясь, паладин поднялся с обломков.
В комнате он был один и, похоже, Аглая как ушла за водой, так и не возвращалась. Острое чувство опасности не покидало его. Он прикоснулся к силам и поискал Аглаю в тонком плане. Она была посвященной, от нее самой исходила аура вполне определенных сил, так что найти ее не составляло труда… Вот только Джудо ее не нашел. Ее не было в гостинице, и еще на полмили вокруг. И вот тут он испугался.
– О, Мать… – простонал он, схватившись за голову. Что теперь делать, он не представлял. Но делать что-то надо. Потому паладин развернул свернутую палатку, в которую был спрятан его меч, надел походную перевязь, на нее же навешал метательные ножи, за пояс заткнул пистоли.
И тут его взгляд наткнулся на лежащий на табуретке порванный чулок Аглаи с отчетливым пятнышком крови. Джудо просиял, схватил чулок и поднес к губам. Крови было мало, но для его целей вполне достаточно.
Магия кровавых сидов отличается от людской магии крови так же сильно, как отличается золото от начищенной латуни. И если от людской кровавой магии Джудо чуть ли не выворачивало, если она для него (как и для всех посвященных) смердела трупной вонью, то магия кровавых сидов была живой, пахла свежестью молодой зелени, нежной шерсткой котенка, чистой кожей младенца, переливалась всеми красками жизни. Кровавая магия сидов не убивала и не подчиняла, хотя была по-своему опасной и очень могучей.
Пятнышко крови Аглаи на порванном чулке вспыхнуло ярким золотом, когда Джудо переключился на сидское магическое зрение. Чистая кровь невинной девы пылала, как солнечный свет, и пахла нагретым янтарем. И от нее тянулся след – туда, где сейчас была сама Аглая. В черно-красный туман, воняющий смертью и Адом. Недалеко отсюда. Где-то за околицами Мадеруэлы.
Паладин сбежал по лестнице, пронесся через тратторию, даже не заметив, есть ли там кто, и что там вообще происходит, отшвырнул кого-то с дороги, выскочил на деревенскую площадь и понесся, не разбирая пути, перескакивая иной раз через заборы и канавы. Деревенские собаки подняли было лай, но, почуяв присутствие сида, заткнулись и убрались в конуры, скуля и поджав хвосты. Джудо не видел себя со стороны, но подозревал, что картинка пугающая. Чувствовал, как прибывает его сидская сила, и немного опасался утратить над ней контроль, но был слишком разъярен, чтобы задумываться об этом. Да и некогда.
Спустившись по лестнице вниз, Аглая обнаружила, что народ в траттории и не думал расходиться, хотя была уже поздняя ночь, минут сорок до полуночи оставалось. Хозяин по-прежнему стоял за стойкой, натирая грязноватым полотенцем кружки и тарелки, сонный прыщавый подавальщик тащил на подносе кувшины с пивом компании полупьяных поселян за длинным столом недалеко от входа, а в эркере увлеченно резались в карты. Она внимательно оглядела тратторию, рассматривая посетителей не только обычным взглядом. Но для ее зрения посвященной все они выглядели, в общем-то, обычными людьми, разве что на всех присутствовал легкий отпечаток языческих ритуалов – но это для Орсиньи, особенно для такой глуши, как Мадеруэла, было обычным делом. Однако следов кровавых, запретных ритуалов ни на ком не было. Или они очень хорошо маскировались – ведь, к сожалению, зрение посвященного тоже можно обмануть при достаточном опыте и ловкости. Были даже способы это сделать, не требующие ничего, кроме знания о них, например, пойти после ритуала в церковь, исповедаться и очиститься. Правду на исповеди при этом говорить не обязательно. Конечно, священник или священница должны бы увидеть, но в таких местах они, к сожалению, часто предпочитают не знать или не замечать. Особенно если они сами из местных.