– Хитрое заклятие, – сказала Аглая, снова достав трубу и разглядывая деревню. – Сложная печать подчинения. Талантливый он, этот дон Креспо, что ни говори. Целую деревню вот так зачаровать – это не приворот сделать или проклятие наложить. Тут надо очень старательно и тонко сплетать силы, четко и подробно всё расписывать… Иначе бы у него вместо армии послушных сообразительных рабов получились бы тупые зомби, которым все приказы разжевывать подробно надо... А тут – только по сигналу колокола меняется приказ. И подозреваю, что печать ночью ослабевает. Как только они заходят в дома и прекращает звонить колокол – так и ослабевает. Не исчезает, конечно, но по крайней мере люди начинают жить более-менее обычной жизнью. Сомневаюсь, что вообще возможно прописать в таком заклятии приказы готовить ужин, мыться, переодеваться, ложиться спать…
– Трахаться, – добавил Джудо. – Но вот трахаться прописать как раз можно. Дон Креспо – человек, похоже, очень практичный, он ради собственных доходов решил еще и количество подданных увеличить. И, по всему судя, это у него даже отдельным заклятием прописано. Я чую, там – он махнул в сторону селения, где уже начали гаснуть огни в окнах – там сейчас вповалку трахаются все подряд.
Аглая вздохнула:
– Скотина этот Креспо. Здесь населения знаешь почему так мало? Потому что здешние женщины роды переносят очень плохо. Видел же, какие они тут почти все – бедра узкие, кости хрупкие, у каждой третьей после тридцати зоб появляется… Чтоб в обычной орсинской семье было больше трех детей – редкое дело. Разве что жена не орсиньянка. Орсиньянки так не станут рисковать, даже если роды легкими были... Тут даже говорят так: «Первое дитя – случайность, второе – желанная радость, третье – божий подарок, а четвертое – верная смерть». Сейчас-то королевские лекари и маги помощь в родах оказывают бесплатно, по королевскому указу, но до такой глуши это еще не добралось, так что здесь все по-старому, вот народ и бережется. Тут еще и потому языческих жрецов до сих пор привечают, что те амулеты от зачатия делают. Купить-то – денег жалко, проще курицу жрецу отнести, – она опять вздохнула. – И, главное, никто из молодых магов и медиков ехать в такие места не хочет, его величество принудительную практику, говорят, вводить собирается.
Паладин поморщился:
– Мне уже хочется дону Креспо шею свернуть... Так. Давай подумаем, что и как делать будем.
– Сам понимаешь, что от меня толку никакого, я уже говорила, – Аглая опустила взгляд. – Вся задача на тебя ляжет.
Он прищурился, глядя на нее искоса:
– Вот не надо прибедняться, Аглая. Между прочим, чтоб хорошо молиться, особые мистические умения не нужны, а нужна только искренняя вера. А она у тебя есть. Твои молитвы тогда, когда меня из-за того мяса клятого накрыло, очень мне помогли, видела же, как я быстро справился. Не без твоей помощи ведь. Так что... сейчас мы тихонько, не применяя никаких мистических умений, как обычные люди, двинемся к церкви и туда зайдем. На что хочешь спорю – церковь у них давненько стоит позаброшенная. Вот мы и зайдем туда… А там видно будет.
До церкви они дошли уже в полной темноте. Небо затянуло низкими тяжелыми тучами, полностью скрывшими луну, и Аглая ничего не видела, так что Джудо крепко держал ее за плечо – он-то обладал сидским ночным зрением.
Выйдя на площадь, он остановился, стукнул по земле каблуком. Раздался глухой металлический гул.
– Однако… Знаешь, чем тут площадь вымощена?
Аглая присела, пощупала:
– Металл какой-то. Странно.
– На котлы похоже. Широкие такие, низкие... Медные… скорее даже такие огромные глубокие сковородки или тазы, – паладин тоже присел, разглядывая этакое диво.
– Видать, поначалу Креспо пытался как-то народ без магии заставить на сахарной мануфактуре работать, – Аглая встала. – Это ведь здешние котлы для вываривания сахара из кленового сока. Поотбирал у людей, площадь вымостил... возможно, крестьяне после этого попытались взбунтоваться, вот он и прибег к кровавой магии.
– Какой изобретательный выродок, однако, – плюнул паладин. – Эту бы изобретательность да на что хорошее... Эх… Ладно, идем в церковь.
Церковь оказалась пустой и открытой. И темной – ни одна лампада не горела, хотя должны бы по церковным правилам. Аглая и Джудо зашли внутрь, паладин закрыл двери (запереть не смог, поскольку на церковные двери никогда не вешают замков и засовов), затем закрыл ставни во всех пяти окошках, и только после этого достал светошарик.
– Ты прав был. Давно здесь никто не вел службу, – Аглая с осуждением и сожалением оглядела запыленный и затянутый паутиной центральный неф и алтарь с засохшими цветами, судя по тому, как их обтянуло паутиной – прошлогодними.