Едва Бенедетто завел лошадь под навес возле летнего домика, как хлынул дождь, так что, пока он добежал до двери, почти весь и промок – плащ по неосмотрительности оставил свернутым и притороченным к седлу. Сабина после долгого, горячего поцелуя принялась стаскивать с него мокрый мундир, да и оглянуться оба не успели, как Бенедетто и разделся полностью. А когда он это сообразил, покраснел, как будто ему было не тридцать лет, а всего-то восемнадцать. Сабина же, налюбовавшись его прекрасно сложенным телом, решительно разделась сама и встала перед ним, словно лесная фея.
– Ты прекрасна, Сабина, – вздохнул Бенедетто. – Я такой красоты в жизни еще не видел...
Он подошел ближе, опустился на колени, обнял за бедра и уткнулся лбом в каштановые мелкие завитки на лобке. Запах дурманил его, и не хотелось больше ничего – только быть с ней, обнимать ее, чувствовать жар ее тела.
Сабина погладила его плечи:
– Я больше не могу, Бенедетто. Я так с ума сойду, сгорю... Будь со мной… возьми меня.
И он встал, взял ее на руки и уложил на узкую деревянную кровать – в этом домике была всего одна комната, с кроватью, камином и парой стульев. Кровать жутко скрипела и была жесткой, но они оба этого не замечали.
Бенедетто долго целовал ее – губы, шею, груди… Ласкал губами ее темные соски, гладил нежную кожу бедер и живота. Потом спустился ниже, и она раскрылась, развела ноги, он коснулся губами розового бугорка между двух поросших каштановыми завитками холмиков. Сабина вскрикнула глухо, охнула:
– Как же сладко!
И он целовал ее и там, а она только охала от удовольствия. А потом слегка оттолкнула его, схватила за руки и притянула к себе, обняла крепко, нетерпеливо шевельнулась, чувствуя, как его отвердевший член проскальзывает между ее ног. Бенедетто приподнялся, она закинула ноги ему на спину, обхватывая за поясницу. Они оказались неожиданно сильными, выдавая в ней любительницу верховой езды. Бенедетто толкнулся вперед, почувствовал сопротивление плоти и было остановился, но она сама придвинулась к нему, и он вошел, преодолевая это сопротивление. Сабина вскрикнула, когда он погрузился в ее лоно, но не отстранилась, а только крепче обхватила его руками и ногами, и нетерпеливо качнула бедрами. Он не сразу поймал нужный ритм, несколько мгновений они двигались вразнобой, но потом все получилось как-то само собой.
Мир вокруг куда-то исчез, ничего не было, кроме них двоих, плывущих по волнам безумной страсти. Ничто не имело значения, только они и этот дикий, сладкий ритм, в котором они оба двигались, долго и упорно, словно нагоняя упущенные возможности.
Потом уже, когда они устали и просто лежали в обнимку, слушая, как шуршит по черепичной крыше дождь, пришло наконец и осознание.
Сабина плакала, уткнувшись ему в плечо:
– Ах, что же я наделала… как же ты теперь?
Он гладил ее по плечам и целовал, собирая губами слезы:
– Мы оба это сделали. А виноват я один… Не знаю, что теперь. Да это и неважно. Как-нибудь да будет. Ты только не плачь.
Уже начало темнеть, когда они наконец смогли заставить себя оторваться друг от друга. Мундир и штаны Бенедетто, которые Сабина успела развесить перед камином до того, как страсть захватила обоих, уже высохли. Бенедетто быстро оделся, застегнул перевязь с мечом. Коснулся рукояти, но привычной силы не ощутил. Вздохнул.
Сабина даже не стала заплетать волосы, просто повязала их платочком, и они теперь длинной каштановой волной спускались по спине, ярко выделяясь на светло-зеленом платье. Бенедетто любовался ею, как в последний раз. Она открыла дверь:
– Дождь кончился... Пора.
С листьев абрикосовых деревьев еще капала вода, но небо уже начало проясняться. Сабина осталась стоять на порожке – была босиком. Бенедетто вышел во двор, повернулся к ней:
– Я люблю тебя, Сабина. И жить без тебя не смогу... Но... Я и правда не знаю, как теперь дальше.