Сегодня, однако, никаких стрельб не было – всё утро лил дождь, а самопалы и пистоли влаги не любят, так что молодые паладины занимались на тренировочном плацу самым ненавистным делом: бегали по кривым дорожкам, толкая тачки с камнями. Приятного мало: тачка тяжелая, громоздкая, неповоротливая, камни то и дело рассыпаться норовят, дорожка выщербленная и горбатая, да еще дождь льет как из бочки, а на тебе только башмаки и шаровары для тренировок, и всё. Хуже этого только бухты канатов ворочать по грязи, снегу и гололеду. Единственное, что хоть как-то утешало паладинов – это то, что за ними с интересом наблюдали придворные дамы и даже ободряюще махали из окон шелковыми шарфами. Младшие паладины знали: пусть к этим дамам и ходит кое-кто из гвардейцев, но на тренировки гвардейцев дамы никогда не смотрят даже в хорошую погоду. Да и на что там смотреть, скукота одна. Как-то раз из любопытства младшие паладины Оливио, Бласко и Жоан залезли на забор и заглянули на задний двор кордегардии, где как раз муштровали гвардейцев. Молча сидели на заборе и задумчиво смотрели, как гвардейцы бегают по двору в амуниции всего лишь с алебардами наперевес или поднимают по две жалкие шестидесятифунтовые гири на коромысле. Посмотрели-посмотрели, да и слезли с забора все так же молча. Даже Оливио, самый тщедушный из всех младших паладинов, мог спокойно поприседать сорок раз с двумя восьмидесятифунтовыми гирями на коромысле, которое и само весило еще сорок фунтов. Что он и проделал в следующую же тренировку на плацу – специально из зала гири с коромыслом приволок. Гвардейцы оценили и больше никаких ехидных шуточек не отпускали ни по поводу паладинского целомудрия, ни по поводу беганья с тачками, да и вообще ни по какому поводу.