И вот сейчас Бенедетто отдавал свою кровь… свою жизнь – для Сабины.
Маг посмотрел на паладина. Тот лежал на спине, истекая кровью, был бледен и мелко, часто дышал.
– Почему? – только и спросил Массимо, уже сплетая целительное заклятие.
Бенедетто чуть слышно шепнул:
– Потому что люблю… больше жизни.
Бенедетто очнулся только на третий день – от боли. Боль пронизывала всё тело, но больше всего ее было в глазу и правой руке. Из-за раненого глаза болел и уцелевший, так что Бенедетто не стал пока его открывать.
Он вспомнил все почти сразу, и очень удивился тому, что еще жив. Тогда, когда он сорвал с себя свой медальон и отдал его для Сабины, он уже был готов к смерти. Молился, пока не впал в беспамятство. И молился не о спасении своей грешной души, а об исцелении Сабины.
Попытка пошевелиться вызвала вспышку боли во всем теле, но паладин все-таки попытался сесть. Не вышло. Тогда он медленно поднял левую руку и начал себя ощупывать. Нащупал повязки – свежие. Кто-то их менял, и менял часто: не было ни заскорузлости, ни застарелого запаха крови. Да в общем и свежего запаха крови тоже не было, а значит, раны уже не кровоточили, или, по крайней мере, почти не кровоточили. Половина головы тоже была замотана, и над правым глазом повязка была особенно плотной и толстой. Кисть правой руки и правое же плечо… и на груди тоже повязки. И медальон.
Бенедетто медленно перебрал пальцами цепочку медальона и обнаружил место, где ее наспех скрепили кусочком проволоки – ведь он разорвал ее, когда снимал медальон, чтоб отдать Сабине.
Он вздохнул и все-таки попробовал разлепить левый глаз.
В комнате было сумрачно. Большой светошар на подставке у кровати был накрыт шелковым красным платком, и это хорошо – свет не резал глаз.
Но вот встать с кровати Бенедетто все-таки не смог, как ни пытался.
Шум услышали, открылась дверь, и в комнату вошел… сеньор Рокабьянка. Выглядел он плохо: осунувшийся, бледный, с темными кругами под глазами. И с полоской седины в каштановой бородке.
– Живучий ты, п-паладин, – сквозь зубы сказал он, легонько толкнул уже севшего Бенедетто и уложил обратно. – Чего вскочил? Лежи. Сейчас тебе горшок принесут, а потом и поесть. А пока что я тебе повязки поменяю.
Маг взял со столика со светошаром нож в металлическом футляре, вынул его и принялся разрезать повязки, осматривая и ощупывая раны. Иногда удовлетворенно качал головой, но больше – цедил сквозь зубы невнятные ругательства. Бенедетто собрался с силами и наконец спросил:
– Сабина… как?
Маг вздохнул, сказал уже намного мягче:
– Хвала богам, жива, уже встает. Еле удержал ее, чтоб к тебе не пришла.
Бенедетто прикрыл веки:
– Хорошо.
Он помолчал, дождался, пока маг сменит повязки, потом спросил опять:
– Почему меня… спас?
Массимо отвернулся, сказал, глядя в окно:
– Ради нее, – он замолчал, но не уходил. Потом сказал с грустью и одновременно легкой злостью:
– Дурак ты, паладин, каких свет не видывал. Знал же, что будет, если обет нарушить вот так. Старшие товарищи что, не научили, как выкручиваться, если очень припирает? Не сказали, что в крайнем случае можно, а чего вообще совсем никогда нельзя?
Бенедетто вздохнул:
– Научили. Я помнил об этом… и ей сказал. Но устоять не смог. Я один во всем виноват. Ты ее… не вини ни в чем. Я должен был… сразу это оборвать.
Маг коснулся медальона:
– Я сам дел натворил не хуже тебя. Мог же кастануть на тебя какую-нибудь «Адскую щекотку» или там «Кукапердию». А кастанул боевое. Лицензии-то у меня на боевую магию нет… Теперь за такое дело мне светят адамантовые кандалы и Кастель Кастиго. И надолго, наверное… Да и придурок Денизо из-за меня же Сабину подстрелил. Я на тебя, паладин, уже обиды не держу. Не могу. Понял, что вы и правда любите друг друга безумно, раз уж она вместо тебя пулю приняла, а ты ей медальон отдал и чуть ради нее не помер. До сих пор удивляюсь, как это ты продержался, пока я над ней чаровал. Другой бы уже и ноги протянул.
Паладин открыл уцелевший глаз:
– У нашей любви нет будущего. Если бы я это понял сразу, ничего бы не случилось.
– Если бы да кабы… – проворчал маг. – За немного счастья такая жестокая кара – это как-то слишком, как по мне… Вот что. Я отписал в вашу канцелярию в Модену. Без подробностей, правда. Пусть уж тут, на месте, посвященный Судии решит. Завтра должна комиссия приехать. Сабину я к тебе пускать не буду, не надо ей тебя такого видеть.
– Вообще не надо ей меня видеть, – Бенедетто приподнял правую руку, уронил ее на кровать и тяжко вздохнул. – Никогда больше. Так будет лучше.