Бенедетто на этих словах тяжко вздохнул:
– Мне уже все равно, преосвященный. Не стоит проявлять ко мне милосердие.
Архонтиса Девы сказала:
– Не милосердие – но справедливость, Бенедетто. Помни об этом. Милосердие к тебе проявила Дева, когда все-таки дала тебе силы выжить. Значит, твой долг – служить Ей и дальше. Заметь, Бенедетто: тебя даже в монастырь на покаяние не отправляют, хотя я настаивала. Но мой голос был в меньшинстве.
Лейтенант паладинов на это ответил:
– А потому что смысла никакого, он и без этого кается и сожалеет. Сами же видите, преосвященная – сила Девы к нему возвращается. Вряд ли, конечно, будет как раньше, но если бы Она не видела его раскаяния, то и милостью бы не одарила. Эх, Бенедетто, если б ты признался в этом до того, как любовь тебя совсем закрутила, мы бы нашли способ тебе помочь.
– И… как? – прошептал паладин, не открывая глаз.
– Ты что думаешь, ты – первый, с кем такая любовь приключилась? – вздохнул лейтенант. – Да каждый второй из нас за душой что-нибудь подобное носит. Картину с девушкой на лошади у меня в кабинете на стене видел? Думаешь, просто так она там висит, что ли?.. То-то же. Есть способы с этим справляться, веками опробованные. Перевели бы тебя куда-нибудь далеко, да предписали бы в Обитель Матери ходить, например. А, да что уж теперь-то…
Вот так и кончилось это мрачное дело. На следующий день комиссия уехала, увозя с собой Бенедетто. А Сабину через две недели Массимо отвез в обитель Матери – для исцеления.
Спустя четыре месяца он решил, что надо ускорить отработку наказания, ну в самом деле, не десять же лет этим заниматься, и приехал в Модену на целый месяц, чтобы заняться зачарованием предметов для паладинского корпуса. К его удивлению, работы было много. Просто поразительно, сколько всяких зачарованных вещей требовалось моденскому отделению корпуса. Одних только щеток, одежных и обувных, отчищающих почти любую грязь, Массимо начаровал восемнадцать штук. Эти щетки были его гордостью – заклятие он изобрел сам, и имел с него большую часть своего дохода. Лейтенант паладинов, узнав про это заклятие, тут же заинтересовался, принес походный плащ и опробовал первую щетку. Результат ему понравился, и он заказал целых восемнадцать штук. Помимо этого, Массимо должен был изготовить кучу карманных светошариков, и не простых, а устойчивых к паладинским приемчикам, чтобы чары не пропадали после применения очищения или там круга света. Мэтр Рокабьянка такого заклятия не знал, и пришлось экспериментировать. Три дня возился, пока наконец получилось составить нужное заклятие. Потом еще понадобилось в тренировочном зале зачаровать инвентарь – ну тут хоть попроще, всего-то сделать попрочнее. Тут-то Массимо и заподозрил, что лейтенант понтевеккийских паладинов просто находит ему работу для отработки наказания, но ничего не сказал – в конце концов, какая разница, отрабатывать-то всё равно надо.
Для отработки ему отвели кладовку возле тренировочного зала, где он и трудился в поте лица. Хорошо хоть при местном отделении корпуса был свой источник маны, особо напрягаться не приходилось, чтобы тянуть силу.
Маг старался поменьше попадаться паладинам на глаза. Здесь все уже, конечно, знали, что случилось с Бенедетто, и это наложилось на извечную взаимную неприязнь магов и паладинов, так что многие смотрели на мэтра Рокабьянку так, словно примерялись, куда его мечом ткнуть. Особенно молодые. Те, что постарше, то ли лучше себя держали в руках, то ли просто в силу жизненного опыта и накопленной мудрости понимали, что ему самому несладко.