– Мы приехали по личным делам, тетушка Аглая. Мой друг Оливио получил известие, что его кузина Луиса Альбино состоит в вашем монастыре послушницей. Вот письмо от моего батюшки, – и он с поклоном протянул тетке конверт.
Она взяла конверт, но не открыла сразу, а пристально посмотрела на Оливио. На ее лице отразилась крайняя досада, но она быстро овладела собой. Развернула письмо, прочла. Снова глянула на Оливио:
– Значит, кузен… Полагаю, ты можешь доказать, что ты действительно сын Лауры Альбино?
Паладин молча полез во внутренний карман и достал копию своей метрики, сделанную в Кастель Сальваро и заверенную подписью графа. Аббатиса взяла, развернула:
– Хм… как любопытно. В оригинальной метрике тоже пробел вместо имени отца? – она в упор посмотрела на паладина, но Оливио не отвел глаз и оставался безмятежным (хотя одни боги знают, чего ему это стоило). – Твоя мать, что ли, сама не знала, от кого тебя прижила?
– Нет, преосвященная, – спокойно сказал Оливио. – Я родился в законном браке от человека, который на тот момент был мужем моей матери. Но его имя в копию не попало, потому что оно не имеет значения. Отец от меня отрекся, и я отказался от его фамилии.
– Как интересно, – аббатиса сложила копию и вернула ее паладину. – Шесть лет прошло, как бедняжка Луиса осталась сиротой без крова над головой и живет здесь. И вот спустя шесть лет являешься ты, размахивая графским письмом и этой бумажкой, и заявляешь, будто ты ее кузен и единственный родич.
Робертино заметил, как сузились зеленые глаза друга и побледнели его скулы. И поспешил вмешаться:
–Уважаемая тетушка, я готов присягнуть перед алтарем Девы, что Оливио – тот, кем он назвался. Что он действительно сын Лауры Альбино. Моему слову – слову Сальваро – вы, урожденная Аглая Роберта Аррас и Сальваро, надеюсь, поверите?
Тетка обернулась к нему:
– Весь в отца, такой же прямолинейный. Впрочем, потому-то я тебе и поверю – знаю, что ни ты, ни твой отец врать бы не стали, тем более под присягой. Хорошо. Вот что, мальчики… До трапезы еще полчаса, пройдемте-ка в мою келью, там и поговорим. Ибо нам есть, о чем поговорить. А ты, паладин Оливио, повидаться с кузиной сможешь только после заутрени, потому как сейчас она отбывает покаяние, и я не вправе его отменить.
– Покаяние? – испуганно переспросил Оливио, и аббатиса усмехнулась:
– Небось вас, голубчики, ваши наставники на покаяние не раз отправляли, а? Луиса всего лишь кается и исповедуется по монастырскому уставу, но, повторяю, отменить не могу. Завтра после заутрени только. Ну, чего стоите, идите за мной.
Келья аббатисы представляла собой довольно уютное помещение с отгороженной ширмами спаленкой, ковриками на полу, столом, заваленным бумагами, и диванчиком для посетителей. На столе среди прочего была и вещь совершенно неожиданная: на деревянной подставке стоял рог единорога, длинный, больше фута. Паладины с удивлением уставились на него: они-то тотчас почуяли, что рог настоящий. Такая редкость – рог единорога целиком!
Аббатиса уселась на свое кресло за столом, жестом указав паладинам на диванчик. Подождав, пока они сядут, она сказала:
– Не скрою, я вашим появлением расстроена, паладин Оливио. Равно как и тем, что вы – паладин, а стало быть, наследовать Каса ди Альбино не можете. Значит, Луисе придется покинуть наш монастырь, не принеся обетов, которые она уже почти согласилась принести… Девушка совершенно не готова к жизни в миру, среди множества соблазнов, и я очень сомневаюсь, что вы сможете ее от этих соблазнов оградить.
«Сейчас заведет о том, что надо бы Луису в монастыре оставить, мол, лучшее место», – подумал Робертино, и чтобы упредить эти тягомотные речи, сказал:
– Об этом не стоит беспокоиться. Моя матушка с радостью позаботится о сеньорите Луисе и подготовит ее к жизни в светском обществе. Полагаю, добродетель доньи Сальваро у вас сомнений не вызывает?
Аглая поморщилась:
– Ишь ты какой резкий, ну точно как твой папаша, недаром его имя получил. Нет, добродетель твоей матушки у меня сомнений не вызывает, хоть она и кольярка.
– В любом случае, преосвященная, решать будет сама Луиса, – Робертино незаметно пихнул локтем в бок Оливио, чтоб помолчал, потому как тот уже было раскрыл рот, чтобы возразить. – После того, как встретится с Оливио и прочтет письмо моего батюшки, ей лично адресованное.
И Робертино вынул из внутреннего кармана еще одно письмо, показал его настоятельнице издали и снова спрятал. Лицо настоятельницы сделалось невыносимо постным – так усиленно она постаралась сделать вид, будто ей совсем неинтересно, что там граф Сальваро в этом письме написал. Она покрутила в руках перо, поставила на подставку: