Но если гномов позвать не было возможности, то обращались к паладинам. У паладинов были свои методы бороться с кобольдами. Поскольку кобольду, как раку-отшельнику, непременно нужна была оболочка, изгнать его можно было, особым способом разрушив эту оболочку. Конечно, с подобной задачей мог справиться и обычный человек, но не всегда, ведь кобольды были сильны и к тому же владели магией.
– Первым делом лупи по ногам! – только и успел крикнуть Робертино, как на них выбежал кобольд в доспехе. Робертино размахнулся топором и ударил в сочленение доспехов на правой ноге кобольда. Оливио, уклоняясь от жуткого меча, всадил острие клевца в его левую ногу, повернул и потянул на себя. Из прорехи вырвалось синее свечение.
Робертино разворотил часть доспеха, и кобольд захромал. Воодушевленные паладины переключились на руки кобольда.
Махать здоровенными молотом и топором было нелегко, и паладины только порадовались, что наставники их безжалостно гоняли, заставляя в том числе и бить молотами по колодам и мешкам с пенькой.
Кобольд яростно сопротивлялся, страшно визжал и грохотал, выплескивал на паладинов магические удары, но пока что защита работала, и Оливио с Робертино вовсю лупили по доспеху топором и молотом, не заморачиваясь на заклятия, валившиеся на них, как каштаны по осени. А двуручником махать кобольду в этом коридоре оказалось несподручно: здесь были низкие потолочные своды с арками и колоннами-контрфорсами, выступающими на целый фут. Не то что в широком центральном коридоре, где на них кобольд и выбежал – потому-то Робертино именно сюда и помчался, когда стало понятно, что прямо на месте встречи еще и от меча надо уворачиваться. Так что здесь паладины могли сосредоточиться на разламывании доспехов, не обращая особого внимания на здоровенный страшный двуручник.
Вскоре им удалось расковырять крепления лат кобольда на руках, и двуручник вывалился на пол, а после него в глубину коридора улетели и остатки латных перчаток. Из дыр заструилось синее сияние, и кобольд сменил тактику. Теперь он пытался прижать паладинов к стене и задавить. Но коридор был достаточно широк, чтобы паладины могли с успехом уворачиваться, так что у кобольда получалось плохо. Другое дело, что оба паладина уже начали уставать, а ноги доспеха все никак не удавалось разломать. Наконец, Робертино удалось особенно сильным ударом раскроить поножи и обрубить одну ногу. Кобольд завалился на бок, чем Оливио и воспользовался, всадив клевец в его бедро и, поднатужившись, рванул. Клюв молота со скрежетом выдернул кусок металла, и паладин, перевернув молот, саданул по латам тупой стороной, сплющивая их. Полетели искры, кобольд завыл еще противнее, хотя до того казалось, что противнее просто некуда.
Робертино рубанул по остатку правой руки доспеха и наконец отделил ее от тулова. Тулово, закованное в самые толстые латы, закрутилось на месте, грохоча и воя. Не в силах больше терпеть этот кошмарный вой, Оливио тупой стороной клевца врезал по забралу шлема, проминая его внутрь:
– Заткнись же ты наконец!
– Пока мы его не расковыряем окончательно, он не заткнется, – тяжело дыша, сказал Робертино. – Или пока не утихомирим. А ну, лупи его, я сейчас!
И паладин, всадив в панцирь топор и оставив там, метнулся обратно на оружейный склад. Оливио долбанул молотом по панцирю, потом замахнулся еще раз, перевернув молот острием вниз, и пригвоздил плечо к полу. Тут вернулся Робертино с гномским панцерштекером, размахнулся, держа его за рукоять обеими руками, и всадил в панцирь, вкладывая в удар всю свою силу, причем не только физическую.
Еще пока он держал его над головой, панцерштекер начал разгораться, будто его сунули в горн, а когда Робертино опустил его, пробивая панцирь, то четырехгранный клинок вовсю полыхал белым, словно раскаленный металл. Из дыры в панцире вырвалась синяя вспышка, и Робертино отбросило назад, он упал на задницу и проехался по полу, а кобольд дико взвизгнул, дернулся, а затем тоненько заскулил. Синее свечение начало гаснуть, а скулеж – затихать. И через полминуты на полу валялась только куча раскуроченного металла. Оливио вытер пот со лба:
– Вроде бы ты его прибил.
– Мы прибили, – поправил его Робертино, вставая и потирая отбитую задницу. – Ну, полагаю, к крысе в подвале мы можем добавить кобольда. Лишь бы тетушка Аглая не забыла отписать это в своем письме с благодарностями, а то, чего доброго, Кавалли и Манзони нам еще не поверят, что мы кобольда в доспехе уделали.