Ухаживала за Донованом Лиза. Она промыла ему разбитое лицо, остановила кровь, не имея ничего кроме носового платка. Зачем лекарства в больнице провонявшей ими до основания? Натка считала веснушки, вздыхала. В мире творилось что-то ужасное, а она этого не могла понять.
- Здесь живут мои матерята, - указала Оки на плохонький деревянный домишко с оторванными ставнями, когда-то действительно покрашенный в голубой цвет. - Там кухня и большая комната, перегородку мы давно пустили на дрова.
Он так и не нашёл тогда этот дом. Девчонка сказала, что он голубой, а вовсе нет - это грязное безобразного цвета здание, даже смешно его называть домом.
- Почему матерята, объяснять, думаю, не надо? - Оки чувствовала себя хозяйкой этого района, она рассказывала что-то интересное про каждого из соседей. Сознание не улавливало всех подробностей, но он понимал одно: их всех есть за что убить. Но сделать это один он не мог, оттого и бесился.
- Тебе ведь всё равно придётся сюда вернуться, - от своего бессилия Ретли даже не мог посоветовать Оки ничего дельного. Если у себя её оставить, то где встречаться с Лизой?
- Да ты просто бабник какой-то, - девочка словно бы умела читать его мысли, - я ведь могу сойти и за твою меньшую сестру. Двоюродную.
- Ты хочешь, чтоб меня посадили за совращение малолетней? - как ни тяжело ему было, однако Ретли улыбнулся, - Ты не знаешь, какие у меня соседи! Сразу сообщат куда надо.
- А я спасу тебя! - воодушевилась Оки, видно уже чувствовала себя героиней скандальных новостей, - Я докажу всем, что ничего не было.
Но ему не надо раньше времени светиться. Может, на баррикаде кто заметил, с кем он ушёл оттуда. Вообще он оставил кучу улик тупым ментам. Удивительно, что его до сих пор не схватили.
- Ты же считала меня маньяком, - напомнил ей Ретли, - А он уже убил троих людей. Какими бы не были твои родители, но они с ума сойдут, когда ты исчезнешь. Позовут ментов, а те скоро выйдут на меня.
- Так и говори, что боишься, - теперь Оки смотрела на него с презрением, Ретли захотелось убить самого себя как ни на что не годного человека, - тогда побегу, прощай! И даже не пытайся меня искать!
- Куда ты пойдёшь? - оригинальное имя, пыльные волосы, страшная и от этого притягивающая Ретли жизнь.
- К своему парню, - отмахнулась от него Оки, подарив на прощание взгляд красивых детских глаз. Интересно, он сам когда-нибудь смотрел на мир как ребёнок?
- Подожди, - почти шёпотом, потому что Донован знал, что она не вернётся. Тот, к кому она бежала, был куда лучше его.
Гришка сопел, во сне улетая в мир иной вместе с белыми голубями. Когда было особенно страшно, он издавал странный звук, похожий на крик голубя. Чтобы не разбудить Гришку, Ретли вошёл в магазин канцелярских товаров. Всё равно все продавцы разбежались, и пачки новёхоньких только что полученных тетрадок лежали на прилавке. Потом Доновану будет их не хватать.
На одной из обложек он опознал певицу Максим, правда, скорее всего, ошибся: не различал он в лицо поп див. Но назовём её так, Липе будет приятно.
Он набрал номер, долго ждал.
Чёрт,гдежеона?Репетициядолжнабылазакончиться,неужелиТронопятьувёлеё?Ноонаобещаланикудаснимнеходитьиглупыхегосказочекпросверхчеловековнеслушать.Может,Тронобманомзаставилеёидтисним?Надобудетещёразпоговоритьсним,долгвернутьтаксказать...
- Ретли? - услышал он в трубке долгожданный немного встревоженный голос. Он с ним. Даже когда он будет умирать, её голос останется в сознании.
- Липа, я взял билеты на Максим, вот только что, - он врал, не до билетов ему было в этот день. Но пусть Липа запомнит его не злым, жадным и ревнивым. Он ведь любит её, наверное, сильнее, чем придуманный Ретли Лизу.
В его часах с грязным треснувшим стеклом бился голубь. Когда Ретли вернулся на баррикаду, Гришка уже проснулся и щурился от наступившей темноты.
Горавски пришёл на третий день, когда Ретли только-только начал вставать с кровати и детскими шажками с помощью Лизы или Натки добираться до туалета. Мысли Донована остались спутанными, как деревья из труб в больничном саду, а в глазах росла красная трава, за ней не угадывалось привычного серо-зелёного цвета. Ни одного звука за эти три дня не донеслось с его койки, впрочем, для Ретли больше не существовало дней и часов, его время не шевелилось.
- Я пришёл, чтобы рассказать вам про Липу, - Горавски сел на койку Донована, поглядел на красное пятно, нахмурился. Видно что-то было не так, что-то его не устраивало. - Вас ведь всегда мучил этот вопрос, на который вы уже и не думали получить ответа. Но в Палате Гром нет никаких тайн. Спрашивайте у меня про Липу всё что хотите. Мне известна правда.
Он не имел права называть её Липой. Презрительно морщиться, произнося её имя, намекать на что-то недостойное. Только он, Ретли, имел крохотное право сомневаться в ней, но никогда бы не стал делиться своими заблуждениями ни с кем.