Колин привязывался к автобусным гудкам. Два маршрута, колесивших по их грязному весеннему задорожью, показывались редко, были трудноуловимы, потому поневоле приходилось учиться слушать холодный недвижимый горизонт: не покажется ли что за ним, быстрое, оскорбительно громкое, словно весенний гром, но бесполезное, как всегда проносящееся мимо. Не успеваешь даже помахать на прощанье, пронзительно засвистеть, пытаясь обогнать его звуки.
Оки подбежала, пряча ярко раскрашенное лицо в воротник куртки. Казалось, вместо головы из ветровки глядит радуга, уцелевшая среди серых домов и грязи.
- Такая морозяка. И на весну не похоже. Как ты дождался? - удивилась девочка, увидев его. - Я бы давно убежала.
- Кто-то помнит обо мне, потому и тепло, - Колин старался не встречаться с ней взглядом. Он вроде бы и в мёрзлой дали автобус выцеплял, пытался поскорей притянуть его к остановке, но в то же время старался заглянуть в себя, растревожить свою пыль. Что движется там, какие тёмные и страшные силы пытаются им овладеть?
- В Маус-хилле распродажа, - поделилась свежей новостью Оки, - снова ночная, как и в прошлый раз. Помнишь, ходили за дешманской косметикой?
Колин поморщился. Руб сказал ему, что не будет работать сигнализация, что можно вынести хоть весь гипермаркет, если действовать слаженно и не дурачиться. Конечно, они с выпученными глазами будут хватать всё подряд, как последние идиоты, и многие попадутся. Тех учеников, кто его уже достал, и от кого давно нет проку, Руб сдаст сам, улыбнувшись сонному охраннику.
- Ерунда, всё это удовольствие для быдла, не надо туда ходить, - ему казалось, что голос его дрожит от весеннего морозца и Оки обнаружит его ложь. Но девочка уже словно и забыла о распродаже.
- Пришли результаты губернаторской контрольной, - сообщила она, как ни в чём не бывало, - Я сегодня дежурила в классе и слышала, как директриса с завучем говорили. И угадай о ком? О тебе!
- Ничего нет, - не глядя на девочку, проговорил Колин, вглядываясь в дрожащую даль. Набралось уже столько пыли, что дышать было трудно.
- Ты вообще единственный, кто решил её, - не выдержала Оки. Ей было непонятно, почему Колину всё равно. Он ведь так ждал этих результатов, зная, что маме тоже не терпится их узнать. Сама девочка не знала, как можно решить там хотя бы одно задание, не подглядев в шпору.
Тонкие его пальцы вцепились в дрожащее основание воздуха, он разлетелся на тысячу осколков, обдав мальчика колючей пылью. Приближался автобус - это спасающее всех пассажиров чудовище.
- И что? Я стал от этого лучше или чище? - Колин уже едва сдерживал себя, ему хотелось одёрнуть эту глупую несносную девчонку. Что разве не понимает она, как жизнь делает его другим, размалывает, отбрасывая ненужное для очередного гнетущего дня. Скоро, глядишь, Оки совсем его не узнает. - Почему от меня столько грязи? Люди ходят и ничего, а я весь в каком-то... дерьме.
- Колин, - произнесла она. Так мягко, нежно и на неё не похоже. Надо бежать, сейчас он ничего не может дать ей. Только путь, рваный, петляющий, по уши в пыли, схваченный кое-где узелками памяти.
- Рубероид ждёт меня, - сухо бросил Маккиавели, глядя в сторону, - нет времени. Я бы ещё потрепался, но... Сопля идёт.
- Придёт ещё одна, подожди. Ну не торопись, иначе ничего не успеешь. Я нашла его, - девочка поймала его мутный трудноуловимый взгляд и разжала кулачок. На её ладони лежал стеклянный слон с отбитым хоботом. - Ты помнишь?
Он помнил. Пожалуй, слишком хорошо, чтобы стоять с ней рядом и ждать следующего автобуса.
- Спасибо, Гришка, - выдавил из себя он, - не сломайся там. Это всем остальным кажется, что там ничего уже нет. Всем тем ублюдкам, что сидят в одинаковых кабинетах, и конец света не страшен. Не позволяй им копаться в твоей памяти. Там знают, где ты был и откуда вернулся. Тебе могут не только хобот отбить, но и всё остальное.
Он думал, что Гришка не поймёт его шутки, но тот всё понял. Пробубукав что-то нечленораздельное, он улыбнулся живой совсем не идиотской улыбкой.
- А я ведь сперва тоже думал, что ты меня не поймёшь, - бросил он Колину на прощание. - Сохрани эту вещицу на память... о нас. Оки хотела передать её тебе, но не успела.
- Мы увидимся завтра? - в голосе угадывается тонкая свербящая нотка надежды. Колин кивнул, попытавшись вывернуться в сухую бесполезную улыбку, и полез в соплю. Стеклянную фигурку из рук девочки он не взял. Если Руб увидит, его высмеют. Шкитун первым будет гоготать, спрашивать, куда это Колин засунул слоновий хобот.
- Ну и катись! - ещё успела крикнуть ему девочка, но двери в прошлое с шипением закрылись.
Он не увидится с ней теперь до дня восстания. Да и потом времени не будет даже на то, чтобы вместе умереть.
- На крыше Трон, Липа, Гришка. Они рассорились, - сообщил Влад в свой последний визит в полицейское управление. В воздухе висела густая табачная тишина, лишь часы на стенке натуженно, преодолевая безвременье, тикали. Стены кабинета, похожего на тысячи других, давили, в голове Коринца набухала чёрной кровью его революция.
- Не густо, - сказали ему, едва выслушав - если бы от этого сорвалось восстание или Ерохин, задохнувшись от злобы, отменил команды, которые посылает ему расстроенный разум, то был бы прок. От идиота и девчонки ничего не зависит, они не играют большой роли в деле.
Он бы сказал, что от каждого из этой компании стоит ждать подвоха, да только его никто об этом не спрашивал. Там, среди бунтовщиков, с ним говорили больше, интересовались, что привело его в революцию, даже предлагали немного денег, чтоб он не сдох с голоду.
- Плохо, когда нет протеста. Это значит, что народ обыдлился, ему всё безразлично. Такой опаснее любого из нас, мы хотя бы убиваем за идею, а этот может убить потому, что ты не так моргнул, как нужно.
- Карпатов, - еле слышно повторил он фамилию, слова товарища звенели в ушах, готовы были чёрной рекой политься изо рта, - Ему поручили руководить баррикадой на Восточной улице. Человек, переполненный идеями, пытающийся создать свою концепцию человека. "Ну а кто, кто не пытался?" - бросилось ему в голову, но эту мысль он задержал на кончике языка.