- Я хочу быть у ресторана "Аврора", там будет самая движуха. Хочется поджарить пару-тройку ментов. Пусть удирают, опалив задницы.
"Максим, - слова не находили выхода, они бесполезно стучали в его голове, - Отважный и упрямый подросток. Где он оказывался, там появлялся вай-фай. Ему нужно было лишь глядеть на ноутбук или телефон, не переставая, и спустя минуты три загорался зелёный огонёк интернета. Не знаю, как это ему удавалось, Гришка называл эти чудеса происками компьютерных богов".
- Учителя должны быть с нами, они тоже рабочие, только менее организованные, более забитые. Мы сможем их расшевелить своей самоотверженностью, мужеством, единым человеческим порывом.
"Калитин, - звуки прилипали к губам, с каждым словом они становились более неуверенными, норовили забраться обратно в его тупую башку, - фантазёр, до последнего дня мечтающий выступить со своим собственным учителищным полком, тупость, конечно, для преподавателя, человека с высшим образованием. Когда он понял, что никто из его коллег не поддержит восстание",...
- Заткнись, - бросили ему в Министерстве образования, а он...
он подмигнул Владу и вдруг запел:
- Эх, жить будем, говорить будем,
А когда помрём, так молчать будем.
"...он не пал духом, - впервые Владу стало хорошо от сказанной им правды, - пару-тройку людей он из-под земли да достанет".
- Вот и пусть приводит хоть бомжей за похлёбку, - Коринец от удивления икнул, не понимая. Неужели им всем так безразлично, что случится завтра? Выходит, он зря узнавал обо всех всякие мелочи, включая то, что дядя Боря, приятель Калитина, любит ковыряться в носу.
- Мы тоже соберём народ, - охотно пояснили ему, не скрывая презрения в голосе. - Подобное лечится подобным, не так ли? Пустим слух, что баррикаду спонсируют американцы. Сейчас за деньги на свою сторону можно привлечь хоть Санта Клауса. Пусть они покидаются камнями друг в друга, а мы посмеёмся.
Так называемые "плохие", расколовшие армию восставших, появились, конечно, не в этот день. Но именно тогда Влад понял и принял их разрушительную силу. "А кто я?" - дрожью прозвенело в его спине.
Руб, окружённый толпой преданных учеников, восседал на продавленном кресле. Ночная вылазка в Маус-хилл удалась на славу, никто не попался, все они стали богаче на несколько вонючих бумажек. Колин держал их в ладонях и морщился. Сколько денег осталось собрать? Вроде немного, но он уже сбился со счёта, а времени перепроверить не хватало. Он не помнил, когда в последний раз был в школе, кажется в позапрошлую пятницу, а может, и нет. Оки давно не приходила, видно нашла себе кого-то. Маккиавели вдохнул. Ему не хватало её женской косметической мудрости.
Выдохнул и вспомнил, сегодня в больнице день передач. Надо написать маме записку. Мысли толкались в его остывшем котле, а сил разжечь огонь уже не осталось.
"Мама, у меня всё хороо, попавляйся"... Он и сам не заметил, как стал пропускать буквы. От спешки, неуверенности в словах, опасения, что другие ученики увидят, что он пишет, умеет писать, и начнут смеяться. Строки дрожали, забегали за поля, нерешительно рвались туда, в больницу, но сам Колин не спешил уже никуда. Подняться с грязного пола в сарае Руба не было сил. Собрать бы скорее недостающие деньги и свалить отсюда. Противно даже смотреть на свои руки, кажется, они покрыты плесенью.
Он не мог разглядеть Руба, хотя тот находился в двух шагах и что-то объяснял раскрывшему рот вору. Мальчишка с немым восторгом слушал своего вожака и готов был поцеловать его в зад, если так будет нужно для дела.
"Чем дальше иду, тем больше размытых лиц, - подумалось Маккиавели, - скоро я свои черты перестану обнаруживать в зеркале".
- У кого есть вопросы? - начальник воров действовал как плохонький лектор в загаженной мухами аудитории. Колин нерешительно поднял руку.
- Если я буду внимательно следить за днём, он не исчезнет? - зная, что не получит ответ, Колин всё же задал этот вопрос. На него глядели как на идиота, пацанчики презрительно свистели и плевались. Шкитун визжал громче всех, его лицо, прежде такое крупное и выразительное, терялось среди прочих. "Почему ты задал тогда этот вопрос? - спросит его потом добрый Горавски, - Ты ведь сам ничего не знал об этом мире? Боялся, что сам можешь вдруг исчезнуть, не оставив следов?" Но из Маккиавели тогда уже сложно будет выдавить даже звук.
Он выдержал первый натиск. Им надоело смеяться, улюлюкания застряли в их глотках. Рваная, клочковатая тишина повисла в гадливом воздухе.
- Почему это так - люди умирают, а войны-то нет, - продолжил он задавать вопросы, которых от него никто не ждал. Сиди, молчи в тряпочку, пополняй образование. Надо будет - тебя спросят.
- Лучше убивать, - уверенно проговорил Руб, понимая, что нужно вновь перетянуть одеяло на себя, - вот своруешь что-нибудь, так кент разнюнится, ещё жалко его станет. Я лично не стеснялся жахнуть ножичком случайно выползшего из-под бабы хозяина. А потом и безделушки, и баба твоя.
Маккиавели сомневался, что Рубероид вообще мог удержать в дрожащих руках кривенький ножичек. Колину казалось, он боится самого вида крови, тёмного, густого, звенящего сейчас в их головах.
- Руб! - орали его приспешники, их однообразная масса давила, словно обрушившийся дом, - Руб, Руб, Руб!
Это была своеобразная хвалебная песнь деньгам, роскошной жизни, удовольствиям. Они выбрали это глупое трёхбуквенное слово и отдались ему как проститутки. Колин повернулся, сплюнул и пошёл прочь. Воровать он больше не мог.