Колин кивнул виновато и отрешённо.
- Он не узнает меня, и это для него будет хорошо. - Для него любовь - это обладать, радоваться своим ничего не значащим успехам, надеяться, зная, что органы надежды давно а-тро-фированы. Здесь он стал другим, здесь ему есть кого оберегать, по-настоящему, бескорыстно. Я не хочу, чтобы он снова стал прежним.
Увы, это теперь не могло зависеть от неё. Но прежними все они не могли стать, даже если бы очень захотели.
Она долго ковырялась в замке, ключ проворачивался, хрипел, кашлял, то и дело норовил провалиться сквозь замочную скважину в тепло жилого помещения. Наверное, ей бы хотелось, чтоб он помог, но нужные слова застревали в нём, пропадая, так и не появившись на свет.
- Когда революция победит, Стас прикажет здесь поменять замок, - оправдывалась Липа. Ключ издал неестественный хрип и затих, они, наконец-то попали в тёмный пыльный полуподвал. Колин выдохнул, и невысказанные слова покатились по лестнице. Тоненько взвизгнула кнопка выключателя.
Ощущение было такое, словно он вновь угодил в свою ссудную лавку. Только здесь было немного просторнее, даже вмещался диван, а потолок был чуть повыше, Маккиавели не стукался об него головой. Впрочем, за последнее время он съёжился, в толпе его было и не разглядеть.
- Располагайся, будь как дома, - ей нравилось ощущать себя хозяйкой, пусть даже этой подслеповатой комнатушки, и мальчик понимал это, - сейчас я найду чайник, чтобы было веселее.
- Откуда здесь чай? - удивился Колин, - Я надеялся найти здесь только старые воспоминания.
- А это всё Гришкины запасы, - улыбнулась девушка, - он оставил здесь немного, чтобы чайному богу не было обидно.
Маккиавели ждал, когда Липа за него возьмётся, и не знал, чем она может ему помочь. Чай душил, обжигал, мял ему горло, травил заползших в его сознание ледяных безразличных червяков.
- У тебя рабское сознание, а Стас и Трон говорят...
- А если не заслужил другого? - Колин не хотел перебить её, так получилось, - мог добиться, но не сложилось. А значит, и говорить об этом не нужно.
- Почему ты не хочешь навестить свою мать? Она ведь беспокоится о тебе и любит тебя. Ты спас ей жизнь.
- Захотела бы она брать эту жизнь, - Колин ударил в свою хрипящую грудь, - узнав какой ценой она ей досталась? Да и она не пыталась меня найти. Всякие шкитуны давно рассказали ей, кто я.
- Она всё равно тебя любит, - Липа старалась изо всех сил, да только б ей не знать, чего на самом деле стоит любовь. - Ты бы мог принести ей, например, цветы. Она ведь не только мама, но и женщина.
Не люблю цветы. После них всегда остаётся бумага. Как на кладбище.
- Почему нельзя писать "Булашная" или "Малако". Кто вообще придумывает правила? - он понимал, что уходит в сторону от связного разговора, но остановиться уже не мог, - Каждый ведь решает не по правилам, что и кого любить.
Чай томил его, Колин выпил бы его залпом, но тогда Липа наверняка придумает для него что-нибудь другое.
- Ты ведь проводишь меня потом? Сейчас по городу ходит маньяк и убивает всех подряд, знаешь?
Колин пожал плечами. Они ведь всё равно все умрут, если пойдут за Стасом, так что лишний день ничего не изменит.
- Пойдём, - выдохнул он, - знаю, ещё не пора, время детское и я ещё не пришёл в себя. Но эта комнатка тем хороша, что мы можем сюда вернуться.
- Как глубоко можно уйти в себя? - Липа и не пошевелилась, лишь по губам её скользнула лёгкая улыбка. Она думала о ком-то, Колин не хотел ей мешать. Он переминался с ноги на ногу, втягивал вытекающий из носа чай, а потом вдруг увидел...
электрические розетки на дорогах. Каждый мог подойти и зарядить свою мобилу, получить энергетический заряд, но сегодня им хотелось выбросить телефоны в реку.
- Ты любишь его, - вздохнул Колин. - Ты счастливая.
Он не стал больше смотреть её прошлое. Всё равно его было уже не вернуть.
- Ты наш Васька блаженный, - улыбнулся Ретли, войдя в каморку. Маккиавели пробубнил ему обнадёживающие слова, но тот, конечно, их не понял. - Пойдём, обсудим наше скорое возвращение в мир живых. Ты ведь хочешь домой?
Жасмин-Бурдынчик насторожённо смотрел на них, готов был заползти в голову каждому, но ведь они были безмозглыми, наверняка там внутри было бы неинтересно. Это им приходилось мириться с бредовыми мыслями каждого.
- Вы не понимаете... Там, там ад, - пытался остановить их Влад, глаза его бегали и ни на ком не находили приюта.
- И мы прошли столько, чтобы узнать очевидное? - Донован нахмурился, взгляд его невольно бросился наружу, сквозь оконную решётку.
- Иногда оно не поддаётся и в самом конце, - вздохнул Влад. Дом вырастал из его сознания, надвигался на мысли, заслонял их. "Надо донести об этом сборище". Но мысли укатились уже далеко.
Тогда были в моде объёмные свитера, чтобы прятать за ними подхваченные с улиц осколки чьих-нибудь душ. Ветер заползал в его свитер, опрокидывал вместе с шестнадцатью этажами, готов был застудить, а то и вырвать сердце. Город остался внизу, мокрый, подрагивающий, Коринец не решался даже на миг опустить взгляд.
- Мы зондируем почву! - шутил Лёша, сбивая Влада с привычного ритма мыслей. -Если не свалимся за минуту, Сига нам поможет.
"Толкни его, - стучало в его голове, - крыша скользкая, зацепиться не за что. Потом скажешь, что сам упал, несчастный случай, все дела".
И тут Лёша поскользнулся. Он пытался удержаться на скользкой крыше, тонкая его фигурка дрожала, но не находила опоры. Трясущиеся руки искали за что ухватиться, хоть какую-нибудь завалящуюся антенну, и не находили, черпали воздух. Невольный крик его разорвал такую романтическую и возвышенную тишину. Влад дёрнулся, у него тоже поехала нога, на миг он увидел черепную коробку, разбитую, полную червей, стало тошно, желудок подскочил к горлу - Кооолин! - но он в последний момент выправился, из последних сил вцепившись в ощущение своей важности и незаменимости. Чёрт, тогда он ещё думал, что всё без него покатится колесом, а сам на деле был только одной из его разболтанных спиц.