- Держись, - прошептал он, накренившись, ногтями царапая противную склизь крыши, а в голове истерично били молоты: "Если он ухватится за меня, мы шлёпнемся на мостовую вместе.
- Вы затеяли обнимашки на крыше, а меня не позвали? - донёсся вдруг до него такой родной и осуждающий голос. Владу стало стыдно, он понял, не видя девушку, что она тоже дрожит, пусть находясь в безопасности, но дрожит за него. И сперва взгляд зацепился за осмысленное солнечное пятно, а потом нога нашла сухой ровный участок и они обессиленно рухнули туда. Солнце скособочилось и укатилось за их спины. Сунулось в заплатку какую-то на чердаке. "Ну, хоть Сиге от него светло", - облегчённо выдохнул Коринец. Ему хотелось поскорее спуститься вниз, и чтоб всё было по-старому, они зажили бы снова втроём... ну раз, по-другому он не может.
- Чёрт, Влад, а я бы упал, представляешь, бухнулся бы с шестнадцатиэтажной высоты! - его ещё можно было подтолкнуть, но не хватало сил даже поднять руку, - Вам с Сигой потом пришлось бы меня с асфальта соскабливать.
- Зато ты бы летал, дурачок, - небрежно бросил Коринец, - ты не знаешь, чего стоит это постоянное хождение по дерьму.
- Наверное, я ещё не готов для того, чтобы меня вытолкнули из гнезда, - лицо Лёши всё ещё дёргалось, - теперь я до регистрации не очухаюсь.
- До чего? - не понял Коринец, - Ты придумал новый квест, а со мной не посоветовался?
- Я думал, Сига тебе сказала. Ты приглашён. Среда, Советский загс. Форма одежды парадная.
- Брак - это когда не получается сообразить на троих, - попытался пошутить Влад, поняв, наконец, что к чему. Чёрт, они же всегда презирали условности, хотели свить гнёздышко на любителя, где и втроём можно быть счастливыми. Холодные противные мурашки побежали по его телу - вот и всё. Надо только разбежаться, и окажется, что всё происходящее на этой чёртовой крыше только сон.
- Адьёс досвидос, - бросил ему на прощание Лёша.
- Моё подушко, - буркнул Влад и пошёл спать.
Холодно, им, разучившимся бодрствовать, было не уснуть. В палате воздух замирал, сжимался, таился в уголках губ главных персонажей. Их не спасали протёртые, бесцветные одеяла, кожа трескалась, холод проникал в сердца. Грелись лёгким огоньком сигареты. Пускали по кругу и вдыхали, лишь ненадолго удерживая в себе невесомое тепло. Натка больше кашляла, будто надеялась прогнать красное пятно на стене, но оно ядовито чернело, собирая в себя ночные страхи.
- А мы спать ляжем и не проснёмся? Мы замёрзнем и проснёмся где-нибудь не здесь...
- Палата всюду, - вздохнул Коринец, - бесполезно искать что-то ещё. За время, проведённое здесь, мы и видеть-то разучились.
- Моя очередь, - беззлобно сказала Лиза и выдернула сигарету из его рук. Он не успел сделать ни одного вдоха.
- А потом я, - присосадился к ней Ретли, не стесняясь, засунул пальцы ей в трусики при всех, но девушка оттолкнула его.
- Влад, есть минутка, - в её голосе звучала непривычная для этой комнаты решимость, и он испугался, сразу же почуяв беду.
- К вашим услугам, угодливо подмигнул Коринец, - для Вас мне с трудом, но удалось вырвать спасительную минутку. А потом дела снова меня одолеют.
- Не жить смешно. Смешно жить, - глядя на них пробубнил Донован, провожая их взглядом. Они скрылись в комнатёнке Влада, Ретли и сам уходил туда с Лизой, когда в Палате становилось чересчур шумно или когда Хохотун притаскивал ведро воды и устраивал там всемирный потоп. Но сегодня она ушла туда с Владом. Сигарета дрожала в его руке. Курить её теперь не было смысла.
- Горавски хочет применить интенсивную терапию, - не стала тянуть Лиза, - ты ведь понимаешь?
Влад вздрогнул. Он-то прекрасно знал, что это означает. И ещё ему было страшно оттого, что в этот раз Горавски его не предупредил. А это означает, что следующим на терапию может быть направлен и он Коринец.
- Если это случится, ну... ты понимаешь, - Лиза криво улыбнулась, - сделай это со мной. Как вождь с Макмерфи. Ретли не выдержит, видя меня такой.
- К сожалению, среди нас тут нет Макмерфи, - он подумал немного, вздохнул и добавил, - И вождя Швабры нет тоже.
Они вернулись к остальным, их ухода никто не заметил. Влад получил сморщенный огарок и закашлялся, жадно глотая дешёвое тепло.
"Колин и грязь, - скалился в темноте Колин, - вот я и докатился до самого низа. Дальше будет только глубина".
Теперь он жил в подсобке, прижатой к кирпичной стене, продуваемой всеми возможными ветрами. Он прислонялся к растрескавшимся кирпичам, вдыхал запахи жилья, пытался урвать частицу чужого тепла. Но на его долю уже ничего и не было, если бы малость похолодало, он бы давно уже обнаружил себя замёрзшего, недвижимого, растерявшего последние запасы тепла. Один знакомый дворник разрешил ему ночевать тут. "У меня в этой подсобке и лопаты мёрзнут, - невесело усмехался этот гнусавый, всегда пьяный бородач, - может, ты по ночам их отогревать будешь". Колин поспешно кивал, послушно соглашаясь - сейчас он признал бы землю плоской, лишь бы его оставили в покое. Дворник уходил, подплясывая в дороге, пытаясь угреться в вымерзшем мире. Маккиавели думал, что дома у него также стыло, как и здесь, только постоянно набегающие из единственной комнаты дети и ворчунья жена не дают ему замёрзнуть.
- Ничего, друг, - Вадик был в этой вымерзшей подсобке, хотя на самом деле они ещё не встретились. - Здесь можно жить, если не будешь бесить нашего доброго доктора Горавски. Я вот здесь пятый год и не жалуюсь. А что, кормёжка, кол ёса, развлечения. И пенсия мне на карточку капает.