- Говорят, что ты неадекватна? Кидаешься на всех, - Стас внимательно смотрел на неё, и сил не было выдерживать этот взгляд.
- Надо просто меня поцеловать, и я превращусь в принцессу, - съязвила Лиза, бросаясь в него раскалённым взглядом, - что, решишься выполнить эту миссию? Или мне зайти потом?
Она попыталась обнять его, но Стас отшатнулся, руки её схватили пустоту. Отчаянный солнечный луч постарался ухватиться за рычажок выключателя, но внезапное облако приблизило конец света.
- Думаешь, ты здесь самый мудрый? Куда ты ведёшь этих людей? Ты сам знаешь, куда?
Ерохин ничего не ответил, лишь сам обнял её, прижал к себе, погладил спутанные волосы.
- Ты убийца! - плечи её тряслись, она пыталась вырваться, одолеть его, но с каждым мгновением побеждала саму себя, - ты меня убиваешь каждый день, казнь моя египетская.
Стас ничего не говорил. Пройдёт очередная тысяча лет, а огромная виноватая фигура в старом свитере всё также будет томиться в тёмной огромной комнате, оберегать гнев ближнего. И любое слово будет лишним, ненужным, словно взятым случайно из оставленного Египта.
6.
- Менты! -прокричал Шкитун, глаза его бегали, пальцы непроизвольно сжимались в кулачки, - говорят, они всех, возвращающихся с площади, брать будут!
Мы проводили первое открытое протестное выступление. Весна гудела в нас, играла усталым стуком сердца. Собралось человек сто пятьдесят, но наверняка даже это число полицейским внушало тревогу. Вряд ли они могли нам предъявить что-нибудь серьёзное, но это была наша первая попытка и мы боялись, даже Ерохин беспокойно глядел на разбегающихся приятелей, стремящихся обойти въедливые, прилипающие к глазам зелёные полицейские цвета.
- Надо уходить, - я затравленно глянул на велосипедную дорожку вдоль реки, но и там увидел знакомые жабьи пятна и поморщился, - они на набережной.
- Можно перебраться на другой берег, - Стас оглядел площадь, заметил, что наши разбегаются врассыпную, выдохнул, - им не нужны все, они возьмут нас, самых матёрых уголовников, и успокоятся.
Я посмотрел на чёрную реку. Она неширокая да неширокая. Наверняка там мелко, если провалишься, то уйдёшь по колено, не глубже. На противоположном берегу ворошила в снегу перья седая чайка, косилась на нас красноватым глазом.
- Я пройду. Я вешу триста граммов, - я улыбнулся, но страх, навалился на меня, прибавил ещё полкило.
- Тогда я впереди. Я тяжелее. Давай за мной, - из-под ног его показалась тёмная вода, вот-вот он провалится, оставив после себя лишь неровную с рваными краями полынью, но Стас упрямо шёл, вовремя замолчав, потому что голос в таком тонком, ломающемся на части мире весит много. Брюки Ерохина до колен потемнели, но он ничего не замечая, упадал всё глубже, становясь с каждым шагом меньше и тяжелее, а за ним, стараясь не попасть след в след, волочился я, представляя как одолевает, прижимает ко дну меня ледяной скользкий камень, впивается лишними ударами сердца. Вода похожа была на кровь, густая, чёрная, она билась подо льдом ломаными ударами пульса, хватала меня за пятки, проникала сквозь дыру в кроссовке в самую душу. Но не было больше страха, осталось лишь механическое желание идти следом, чтобы совсем скоро самому ощутить под ногами твёрдую почву.
- Думаю, на середине я стал подпёрдывать, - мне удалось проговорить это слово, и я засмеялся. Чтобы остановить мой рваный нескончаемый смех, Ерохину пришлось ударить меня по щеке.
- Как девчонка,-мы сидели на дальней скамейке в грязном и безлюдном скверике, окружённые ленивыми голубями. -Ты мне сейчас напоминаешь Стайлза, он также истерично визжит, когда хочет разделаться со мной.
- Я больше не буду, - пообещал я, придя в себя, - интересно, что там наши? Выбрались? Созвонюсь с Калитиным, Карпатовым, даже Трона наберу, хоть и терпеть его не могу.
- Ты мой самый надёжный соратник и боец,- Стас искал взглядом людей, пусть даже случайного бомжа, но мир был пуст, все наши остались на другом берегу. -Мне не хватает Тремпа. Он бы объяснил, почему на душе как-то не так.
Да, Тремпа не хватало и беспокойному мне. Оттого и так тихо было в нашем теперешнем мире, что не звучали нечаянные мотивы его гитары, не бурчал рассеянный, но верный голос.
Мы сидели, а над нами нахлынув шапкой здоровенного тополя висел тяжёлый переросток-мир, которого почти невозможно было угадать.
- Ты похож на Тремпа, - Лиза вгляделась в его лицо, что-то неуловимо знакомое скользнуло по подушке и пропало, - может, вы были друзьями?
Неизвестный вспомнил печального слепого рокера, которому приходилось ночевать на теплотрассах, представил его сутулую фигуру, жёлтые грустные глаза и тепло улыбнулся - память ещё была жива.
- Он пытался изменить мир, но у него не вышло, - преодолевая боль в себе, проговорил он, - про таких мало кто знает, где они сейчас.
Неподалёку от них остановился Самукьянец, его растерянное лицо тревожило Калитину, беспокойные глаза искали Жасмин-Бурдынчика и не находили, в разбитом оконном стекле пропадал его бегающий взгляд.
- Хочешь? - предложила Гришке сигарету, тот поворочал её в косматых пальцах, хмыкнул, - Нет? Ну, так и не слушай. Здесь у каждого свои источники информации. Понимаешь, нельзя поймать Москву, настроившись на Жмеринку. Иди общайся со своими голубями.
- От неё остались одни развалины, - пробубнил он виновато, - от нашей детской больницы, где водилось много голубей.
- Меня там не было, - резко оборвала его Калитина, - я не так много в своей жизни провела в больницах, чтоб потерять память.
-То, что мы проживаем, уже с нами было когда-то, - почесался Гришка, пустил из носа пузырь, - меня выписывают, говорят, скоро. А вы для меня уже родные, как без вас? Кто меня будет считать шпионом, просить вырвать с корнем оконную решётку? Я ещё здесь, а уже всё болит, уже на свою койку тянет забыться, а койка-то уж не моя, смотри, как она трясётся, пустая.