- ...потом память подводит и всё конец, - говорил Стас, когда они выбрались из душного салона и двинулись дальше пешком, - прошлое становится обрывками лоскутков, а связать его в один большой платок мы не можем,... да и не сможем.
Натка больше смотрела по сторонам, чем слушала Стаса, она лишь кивнула, и видно удовлетворённый этим парень умолк.
Больше половины садовых участков было заброшено, они заросли сорной травой, а плохонькие деревянные заборчики терялись под безумием клёнов, скрывались под безмолвной тяжестью яблонь. Раньше здесь была дорога и свободно могла проехать машина, сейчас с трудом пробирался человек. И то редко, мало у кого остались дачные участки на той стороне, где ещё держался, оберегаемый своим хозяином, потерявшийся в зелени яблонь домик Стаса. Сквозь разбитый, потерявшийся под грудой тишины асфальт прорастала трава, множились одуванчики, готовые в один прекрасный ветер сбросить свои белоснежные вершины. Однако парень упорно шёл вперёд, и Натке приходилось следовать за ним, радуясь только тому, что сегодня она в джинсах и нечему цепляться за нахальные кусты, которые в любой момент вцепились бы своими ветками в юбку, норовя оставить часть её себе на память.
- Почему здесь так пусто? - спросила однажды она, когда кусочек асфальта затесался в кроссовок, и пришлось остановиться, чтобы расшнуроваться, выпасть из тесной обувки и малость перевести дух.
- Сорок третий километр, сюда ехать далеко, - объяснил Стас, разглядывая слишком уж частые сереющие заплаты облаков на оглушительной синеве. - Ещё и дачи по другую сторону железной дороги, а переезда нет. Чёрт, после обеда будет дождь, а по радио не почесались передать. Так бы я тебя предупредил, чтобы ты захватила из дому плащ.
- Да я ничего... справлюсь, - проговорила Натка, поняв вдруг, что в дождливую погоду ей здесь будет совсем невмоготу. - До твоего домика добегу, не волнуйся.
- Только там крыша течёт, - словно извиняясь, произнёс Стас, - не хватает рук на всё про всё у меня. Стёкла вот новые в оконцах надо вставить...
- Да бросать тебе всё это давно пора, - поспешила высказать свою точку зрения Натка, - что ты на рынке себе яблок не купишь?
Стас промолчал. Он понимал, что Натка опять начнёт винить его за беспутную жизнь, за то, что он одевается, как попало и не собирается нигде учиться, что всю жизнь так и будет разгружать коробки в местном магазинчике, не задумываясь ни на мгновение о том, что где-то можно устроиться лучше.
- Молчишь, да! - попыталась задеть парня Натка, - Нравится зарабатывать крохи в своём магазинчике, да ещё и надрываться каждый день! В старости у тебя горб вырастет во-о-т такой, и ты уже ни на что не будешь способен как мужчина!
Стас улыбнулся.
- Да, Нат, - ответил он, - я ни на что не буду способен. Ты попала в точку. А теперь пойдём, пожалуйста, побыстрее, а то дождь застанет нас в пути, и ты будешь ворчать ещё больше, если промокнешь.
- Пойдём, конечно! - воскликнула Натка, прибавляя шаг, - Что ж ты раньше молчал? Хочешь, чтоб я простудилась, заболела и умерла, хочешь, да!
- Хочу, - буркнул Стас, - хочу, но не этого. Так как, я забыл, его зовут?
- Что? - не поняла его спутница, - Ах, ты всё об этом! Ревнуешь?
- Это не ответ, - предупредил Стас, потом увидел впереди засохшую яблоню и улыбнулся. Первый ориентир, а Натка его уже и не помнит. Так и пойдёт дальше, не зная куда.
- Его зовут Сорвил Самукьянец, - резко ответила Натка, - что, доволен? И вообще, какое тебе дело, с кем я в данный момент нахожусь? Он отличный парень...
- Надеюсь, получше меня, - зевнул Стас, - кстати... куда мы идём?
- Как куда? - не поняла Натка, - Ты... что вдруг решил свихнуться? Прошу тебя, давай не здесь.
- Ты забыла ориентиры, - снова улыбнулся он, - когда ты была здесь в последний раз? Видишь - засохшая яблоня? Её пройдём и - направо. Вспомнила?
- По траве? - удивилась Натка, - Там же... была тропинка.
- Была да сплыла. Давай за мной.
- А там... там, в траве, не водятся змеи?
Стас остановился, огляделся по сторонам и взял Натку за руку. В карих глазах его промелькнула теплота.
- Не бойся, - сказал он, - я не дам тебя в обиду каким-то змеям. Пойдём, а то промокнешь.
- А тебе всё равно! - успокоилась Натка, - Как всегда всё равно, как любому... в этой жизни. Сорвил бы тебе морду набил, узнай он, как ты обращаешься с его девушкой.
- Что у вас с ним на самом деле всё серьёзно? - каким-то упавшим тоном произнёс Стас, - Неужели нет никакой надежды?...
Дымились невидимые трубы фабрики облаков. Чернело и наполнялось дождём небо. Набухали тучи, подстерегали их. Надежды не было, но парень всё ещё цеплялся за что-то давно утраченное, ушедшее, за что-то бесполезное, подобное протекающей крыше в своём домике или новым оконным стёклам, пылящимся в сарае и вспоминающим безоблачную юность, когда они ещё были песком.
Комната утонула в нахлынувшем мраке, не успев выучить последнюю букву солнца. Наверняка на дворе был декабрь, вот и темнело рано. Впрочем... может, и не декабрь - Натка потерялась во времени: ночь могла наступить и утром, если её хорошо попросить. Ретли говорил, что на его часах без двадцати восемь и девушка удовлетворённо улыбалась - в восемь будет обед, и ей дадут таблетку. Сразу после неё наступит долгожданное всёравно и веснушки перестанут падать на пол. Потом придёт Горавски и скажет, что она хорошая девочка.
Дымилось и тлело догорающее небо. Норовя погаснуть совсем, оно укутало солнце в серый плед, и было похоже на скомканное одеяло.
- Мы промокнем, - испуганно прошептала Натка и прижалась к Стасу. Ей казалось, что когда начнётся дождь, из травы выползут змеи и набросятся на неё. - Скорее бежим!