Мужик, правда, такой прививки мудрости не оценил, и в рационе его появилось молоко: то в комплекте с селедкой или огурцами, для ускорения процесса и в надежде, что мудрость все-таки уйдет на очередной волне перистальтики, то в виде полного блюдечка, на которое тот подолгу медитировал с открытым ртом: а вдруг соблазнится и вылезет сам? Уж мудрости соблазняться упорно не желал, да еще и критиковать взялся обидно, и мужик отправился к доктору. Тот выслушал, поглядел везде, куда мог залезть или рентгеном просветить, после чего резюмировал:
– Ну вот что, гликозид вы мой сердешный. Дуйте-ка к психиатру, поскольку если кто и поможет в такой ситуации – так это только он. С вашей рептилоидной мудростью лишь ему под силу управиться.
Делать нечего, отправился уженосец в психдиспансер. И долго там препирался с доктором, доказывая, что никакой галлюцинации, да еще и на почве алкоголя, у него и в помине нет. Вот ужик мудрости, как объективная реальность, данная в ощущениях конкретно ему, – имеется, одна штука, а галлюцинаций – да в своем ли вы уме, доктор? Доктор предложил вместо традиционного маршрута сходить вместе простым логическим путем. Пошли. Откуда ужиное яйцо в мае, когда они их в июле-августе откладывают? Доктор, это был ранний уж. Хорошо, пусть ранний, но почему он в желудке не растворился? Доктор, это был кислотоупорный уж. Опять же, как знать: вдруг у меня кислотность пониженная. Ну предположим, что кислотоупорный, пусть его. Но почему он разговаривает? Ведь наукой доказано, что у ужей нет заточенного под эту цель голосового аппарата? Мужик с укоризной поглядел на психиатра:
– Доктор, это мой уж. И у МОЕГО ужа голосовой аппарат есть.
Сошлись на том, что уж галоперидолу не помеха: в конце концов, он же мудрый, он поймет. А там и змей куда-то делся. Уполз, наверное, нести свою мудрость в массы.
Вы ей это скажите!
Справедливость постулата, гласящего, что не человек ищет профессию, а вовсе даже наоборот, нередко подвергается сомнениям и бьется, словно старшей картой той же масти, другим постулатом: мол, рыба ищет, где либо глубже, либо кислороднее, а человек – соответственно, где лучше или хлебнее. В принципе, тема вполне могла бы стать предметом очередного научного труда британских ученых, и они наверняка смогли бы что-нибудь этакое статистически достоверно доказать. Я же предположу, что хватает как подтверждений, так и опровержений, вот только опровержения выглядят не столь красиво и эпично.
Есть еще один интересный постулат, уже более частный: мол, психиатрами становятся люди изначально странные, а в психологи и психотерапевты подаются те, кто хочет научить ходить строем собственную церебральную инсектофауну. Про себя, выбравшего профессию психиатра, ничего не могу сказать: наверное, со стороны виднее, насколько странный я человек. А вот что касается дрессировщиков тараканов…
Учился с нами в интернатуре один парень. Высокий, корпулентный, напоминающий орла, склевавшего капсулу с амфетамином. В общем, уже тогда было видно – неординарная личность. Потом, годами позже, я ловил отголоски слухов и легенд, ходивших о нем, в том числе о гинекологическом кресле, гордо стоявшем в его психотерапевтическом кабинете. Ну кто его знает – может, человек придумал новую методику работы с пациентами – я не вдавался. В общем, увидев его на интернатуре, мы с одногруппниками не особо удивились. Человек целенаправленно шел к своей цели.
Дело в том, что еще за пять-шесть лет до интернатуры, на первом курсе, он прослыл глубоким знатоком трудов Фрейда. И эпатировал юных дев анализом их оговорок, случайных жестов и разоблачением приступов забывчивости. Сводилось все, сами понимаете, к одному: если девушка делает что-то не так, значит, она хочет, просто молчит. Юношей, особенно приближавшихся к его росто-весовым показателям, он старался не трогать: ведь и прилететь может. Опять же, толку-то юношей в краску вгонять, и так понятно, что хотят.
В общем, пришел он на кафедру психиатрии уже состоявшимся фрейдистом, готовым отлить статую Сигизмунда Шломовича в граните, на коне с большими… словом, конную композицию.
Шел цикл детской психиатрии. Вел его один из наших любимых профессоров, человек крайне интеллигентный и очень мягкий, умничка необычайный. Как он умел разговорить ребенка, даже совсем не горящего желанием пообщаться с незнакомым человеком, да еще и в больнице, – это просто сказка. В тот день мы присутствовали на беседе с довольно сложным мальчишкой лет семи. Тот все порывался вскочить, отвернуться от всех, залезть под стол, спрятаться за мамой или ущипнуть ее побольнее. Но ничего, удалось расспросить, выяснить все, что нужно, после чего маму с сыном попросили подождать профессора в коридоре.