Лысенков Виктор
Палата No 7
Виктор Лысенков
Палата No 7
РАССКАЗ
Об авторе. Виктор Лысенков родился в 1936 году в г.Душанбе. Всю жизнь посвятил журналистике, литературе и искусству. Член Союза Журналистов, Союза кинематографистов, Союза театральных деятелей. Он - автор нескольких десятков документальных фильмом, получавших всесоюзные и международные призы, кинокритик, литературовед. С 1991 года живет и работает в России
Иван Федорович Монахов ехал в санаторий "Красный Октябрь" впервые. Он знал, что это - довольно престижный санаторий и согласился на путевку, которую ему предложили как персональному пенсионеру. Если сказать откровенно, особенно отдыхать в его длинной жизни не приходилось. В двадцать девятом, после окончания Сельскохозяйственной академии в Москве, он получил направление в одну из республик Средней Азии с вполне четким заданием: принять участие в выведении советских высокоурожайных сортов хлопчатника. На месте назначения ему были искренне рады: получить специалиста такого класса, когда разворачивается борьба за хлопковую независимость СССР, и селекционная работа становится делом номер один - более чем важно. Долгая история рассказывать, как он получил сортоиспытательный участок, как нащупывал путь к своему сорту, так нужному промышленности. И хотя сотрудников не хватало. Он не жаловался: все работали в те годы за троих, а то и за пятерых. Верным помощником была жена. Она преподавала русский язык в райцентровской школе, но успевала помочь ему и делала уйму черновой работы. Вплоть до калибровки семян, когда каждое хлопковое семя тщательно осматривалось, обрабатывалось и взвешивалось. И все шло хорошо вплоть до 1938 года, когда он собирался получить достаточное количество семян нужной репродукции, и опытное поле радовало обилием белых коробочек, - его арестовали. Его, верного соратника Н.И. Вавилова, обвинили в грехах, о существовании которых он даже не догадывался. Вплоть до того, что следователь, фамилию которого Иван Федорович не запомнил бы никогда, если бы не намек на некоторое соответствие фамилии и его обладателя - - Паршин, - поставил ему, Ивану Федоровичу в вину даже фамилию. "Вы насаждаете чужие нам идеалистические идеи, потому что у вас фамилия такая - дурацкая? Из попов? Отсюда вся космополитическая мистика? Хорошо - нашлись идейно зрелые товарищи, вовремя сигнализировали и помогли разоблачить такого типа, как вы. Иван Федорович тогда ему возразил: "Фамилия Монахов, наверное, пошла от какого-нибудь излишне скромного деревенского предка, а не от монахов, и попы тем более здесь ни при чем. Монахи, как известно, не женились и детей не имели". И спросил: "Вот ваша фамилия, какая?" И когда следователь впервые назвал себя (до этого он не удосужился даже представиться), Иван Федорович не стал анализировать, от какого слова произошла фамилия Паршин - один из вариантов толкования только бы усугубил его положение. Ему дали десять лет, но сидел он до лета 1953 года, а потом вернулся в южный город, где его без надежды ждала все эти долгие пятнадцать лет жена. Дети к этому времени выросли, сын, вернувшись из армии, работал шофером, а дочь заканчивала медучилище. Теперь у него и внуки есть. Совсем взрослые.
Помнит, пошел он в Министерство сельского хозяйства, и к радости своей, несмотря на такое количество прошедших лет, войну, с которой не вернулись многие, обнаружил немало знакомых. Больше всего он был рад встрече с Петром Апполинарьевичем Ивановым, который вместе с ним начинал работать по селекции на другом участке, да и были они одногодки, и вузы, только разные, закончили в один год, и назначения, сразу же после получения дипломов, получили в одну республику. Им приходилось сталкиваться в коридорах наркомата, на совещаниях. Особенно не дружили, но, как говорят, были хорошими знакомыми. Правда, пару раз они поспорили с Ивановым о генотипе, и Иван Федорович, помнится, сказал ему, что западные ученые не такие уж дураки - он попробовал их методику - результаты самые обнадеживающие. Иван Федорович помнит, как вошел в кабинет, на дверях которого висела табличка: Главный специалист по хлопководству.
Петр Апполинарьевич встал из-за стола, и то ли служебные неприятности того дня, а может, и забыл изрядно, - близкими друзьями-то они никогда не были, - как-то суховато встретил Ивана Федоровича. Других причин Иван Федорович не видел, - его-то полностью оправдали. Но с работой помог предложил должность лаборанта в подведомственном институте. Иван Федорович хотел опять заняться селекцией хлопчатника, но Иванов не без резона заметил: за столько лет вы, наверное, многое позабыли, надо подучиться, поосмотреться и так далее. Иван Федорович согласился.
Он приступил к работе в лаборатории, набрал книг по селекции хлопчатника, узнал, где и какие сорта районированы. Почти все было в новинку, он даже с трудом припоминал, где и кто вводил тот или иной сорт. Попутно выяснил, что лучшим среди всех является сорт, выведенный Ивановым, и что благодаря этому достижению Петр Апполинарьевич еще до войны стал ведущим специалистом в области селекции хлопчатника. Коллеги говорили, что Иванова не отпустили даже на фронт - была строгая бронь. Авторитет у Иванова был огромный. Он уже был член-корром местной академии наук.
Поначалу Иван Федорович не придал значения ни одному из узнанных фактов - работал человек, вот и результат. Но когда в институтском музее он увидел сорт хлопчатника, под которым стояла фамилия Иванова, был поражен как громом - это был его, монаховский сорт та же кустистость, то же количество короб чек, та же длина волокна, тот же вес каждой дольки и коробочки в целом. Да что там - он до последней жилки на листьях знал свой сорт, отдал ему почти десять лет, знал, что таких совпадений в природе не бывает. Он хотел пойти объясниться к Иванову, но пятнадцатилетний таежный опыт удерживал его. Поделился с женой в тот вечер, и та подала простую и деловую мысль: поехать в район, узнать на месте у тех, кто работал тогда у Монахова, что стало с урожаем тридцать восьмого года? Она ведь тогда с детьми поехала в столицу в ожидании решения участи мужа, и после того, как его осудили, только раз приезжала в район забрать их небольшой скарб.
Съездить в район удалось только летом следующего года, во время отпуска. Тракторист Саттаров, потерявший на войне ногу (был танкистом, напоролись на мину), рассказал своему старшему другу, что после того, как не стало здесь Монахова, (а Ивана Федоровича вызвали в наркомат в столицу и там уже арестовали),
дней через десять приехал Иванов. Осмотрел внимательно экспериментальное поле и распорядился до уборки урожая вести все запланированные по программе Монахова работы. Уже в следующем году сортом Монахова засеяли поля два больших колхоза, а еще через два года, в сорок втором, этот сорт сеяли почти везде, где ни возделывался тонковолокнистый хлопок.
Иван Федорович понял, почему у Иванова нет больше ни одного выведенного им сорта, и почему он сидит в аппарате министерства - отсюда просто указывать, поучать на "собственном" опыте.
Все круто изменилось через два года.
Состоялся XX съезд партии, и к таким, как Иван Федорович,
стали относиться без настороженности, его снова допустили к научной работе, дали сортоиспытательный участок. И хотя в сорок девять трудно было начинать все сначала, он горячо взялся за работу. И объяснился с Ивановым. Тот, как оказалось, был готов к разговору. "Что вы, Иван Федорович, хлопчатник с вашего участка было приказано уничтожить. Комиссию возглавлял сам и он назвал фамилию умершего замнаркома). Да я, по правде говоря, и не помню, как выглядел ваш сорт". - "Негодяй", - кипел в душе Иван Федорович, шагая домой, - негодяй, бездарь, жулик. Он же знал, как по личному указанию Иванова, тщательно (он же селекционер, входивший в комиссию), снимали урожай и очищали семена. Как откалибровывали их. Семена даже протравили по методике Монахова - вроде собирали документацию к порочной практике в селекции. А потом Иванов дал на уничтожение другие семена. И стояли пять человек членов комиссии вместе с замнаркомом и смотрели, как горят, облитые соляркой, "вредные" семена, а вместе с ними и вредные для селекции идеи. В комиссии были люди, которые знали все, но молчали, боясь, чтобы их куда-нибудь или к кому-нибудь не причислили, не повесили ярлык. Ивану Федоровичу о подлинных событиях рассказал один из членов той комиссии, только умолял не называть его имени. А после пятьдесят шестого в коридорах даже самого министерства шептались, что Иванов живет чужой славой. Но попробуй, поборись - Иванов член-корр, главное светило в хлопководстве, им написан ряд книг ( гооворят, за него писали рабы, но опять же - докажи), у него - власть и авторитет! Были ведь и те, кто поддерживал Иванова.