После того как они вошли в помещение зала, заказчик закрыл дверь на ключ, после вплотную подошел к Алексу, резко обхватил его за туловище и, не обращая внимания на сопротивление, прижал к стене. Вопреки ожиданию прикосновения к чему-то твёрдому Алекс ощутил, что проходит сквозь стену как просачивается вода сквозь песок. Незнакомое ощущение и неоднозначная ситуация сами выдавили из уст Алекса: «Что происходит?». Вместо ответа, Алекс увидел, что преодолев стену таким странным образом, они оказались в огромном помещении с высоким сводчатым потолком, и в компании, по меньшей мере, сорока человек. И все они были в чёрных балахонах с накинутыми на головы капюшонами, все, включая и блондина, вдавившего его в стену. Когда тот успел накинуть балахон, да ещё и с занятыми руками, Алекс объяснить себе был не в силах. Он, было, начал возмущаться и требовать объяснений от присутствующих и в первую очередь, как оказалось, от очень сильного человека, держащего его с болтающимися ногами над полом. Но говорить, произнести хоть какой-нибудь звук, Алекс не мог, да и попытки вырваться из хватки этого невероятно сильного молодого человека были тщетны. Горе-сыщику казалось, что на него никто не обращает внимания, точнее так и было.
Заказчик обратился к одному из присутствующих – кареглазому брюнету с острым неприятным взглядом: «Это твой?». «Ага, судя по родовому клейму палатината, мой, точно мой, я даже лично клеймил его бабку. Тогда мне всё было в новинку, и первую тысячу овечек я заклеймил самым древним и надёжным способом», – ехидно улыбаясь, ответил брюнет. Алекс посмотрел на кареглазого, не понимая смысла его слов, но тот, протиснувшись через несколько рядов присутствующих, которые будто и не видели и не слышали происходящего у них под носом, подошел к Алексу, висящему под мышкой у голубоглазого блондина и дотронулся до него.
Алекс прикосновения не почувствовал, но после него ощутил себя в чей-то шкуре, глядящим в сумраке на нагую молоденькую девушку. Алекс понимал, что находится всё в том же зале, в том же неудобном положении с прижатыми к туловищу руками и ногами, не дотягивающимися до пола, чувствовал, как затекли правая рука и правый бок. Но перед глазами разворачивалась другая картина, уши улавливали иные звуки, а в голове как бы фоном текли другие мысли, чужие. В этом видении наяву он в чужой шкуре иронично и легко шептал: «Пора, ты же сама чувствуешь, что пора», а внутри прямо визжал от предвкушения, наблюдая трепет девушки перед ним и её внутреннюю борьбу между природным желанием и искренним стеснением первой близости. Он придавливает её к кровати и, нежно лаская, пристраивается поудобнее, уже упёршись в преграду членом вглядывается в её лицо, сожалея, что она закрыла глаза. После прорывается внутрь, наблюдая, как искривляется её лицо.
Блондин окликает брюнета: «Слышь, хорош, он меня сейчас обкончает», и кареглазый с ухмылкой возвращается на своё место.
Дальнейшее Алекс уже видел как в бреду, у собравшихся началось что-то вроде совещания, только они не говорили, а общались образами, причём не самыми лицеприятными, даже по большей части отвратительными и ужасающими. Мозг Алекса просто не успевал воспринимать эту какофонию образов, казалось, что он вот-вот сойдёт с ума от переизбытка информации.
Собравшиеся долго и упорно торговались по поводу переезда нескольких жителей города в обмен на переезд других. Обсуждали, насколько выгодна им эта сделка. Следующим встал вопрос о нескольких беременных женщинах. В каком роддоме им рожать и как организовать жизнь их чад. Потом о детях, недавно рождённых и судьбах их семей. Как Алекс понял, это были дети этих монстров в балахонах. И что они решают: кому из них жить как они, а кому как все остальные.