Упитанный румяный дядька с кругленькими бегающими маслянистыми глазками вёл допрос:
– Значит отказываемся сознаваться в ограблении?
– Я бы с радостью. Но почему я должен брать на себя чужую вину? Только ради того, чтобы повысить ваш процент раскрываемости? Я очень похож на придурка?
– Много умников пели здесь свои песни. И где они теперь? Своим упорством они только усугубили свою вину и увеличили срок.
– Это и называется правосудием, – ухмыльнулся я. – Выходит, у любого, на кого вы укажете пальчиком, всего два выхода: сделать вам приятное, соврать и получить маленький срок, либо попытаться быть честным и за это схлопотать по полной?
– Давай, давай, умничай! Посмотрим, что ты запоёшь потом. Захочешь сделать признание, но будет уже поздно.
Следователь открыл папочку и достал из неё лист.
– Я смотрю: наш пострел везде поспел. И банк у тебя уже не первый.
– Хобби у меня такое – грабануть и остаться на месте преступления.
Но «беляш с глазками», словно не слышал мои язвительные замечания и продолжал читать содержимое досье:
– И даже в аварии в метро побывал. Да ты, Сергей Викторович, шустрый, как электровеник. Скорость, наверное, постоянно превышаешь?
– Во-первых, у меня нет машины. Во-вторых, вы не повесите на меня теракт в метро. Тем более, что его уже признали аварией.
– Как знать, как знать? – следак ехидно улыбнулся. – Ты употребил взрывчатку здесь. Мог и там её использовать.
– Угу, и как всегда, остался на месте преступления.
– Точно! Это уже почерк. Может, пора признаваться? Если в метро обнаружатся следы пластита – тебе пожизненное светит.
– Сознаюсь, Трою тоже я разрушил.
– Смотри! Я записываю! – он указал рукой на видеокамеру, – Ляпнешь лишнего – лишнего отсидишь.
– Записывай! Не только Трою. Сперва Первою, затем Второю, а аж потом только Трою.
Сидевший за другим столом его напарник оторвался от смартфона:
– Это что, так банки в Питере называются?
– Нет. В Питере они вскрыли «РосТрастИнвест Банк». Кстати, там он тоже пел песни о девушке, случайно встретившейся ему на улице.
Беляш снова переключился на меня:
– Мы узнали, кто твоя сообщница.
– Хто? – я театрально вытаращил глаза и подался всем телом вперёд.
– Вовсе не горбатая рыжая цыганка-лилипут.
– Да, ну? И кто?
– Вполне симпатичная молодая особа, некая Мария Климова. Она не косоглазая, хотя и на костылях.
– И какую эта Мурка роль исполняла?
– Ты грабил банки, а она скрывалась с награбленным.
Я засмеялся, представив, как Снежок с мешком денег за спиной удирает от погони на костылях.
– Вам не стыдно утверждать такое?
– Почему нам должно быть стыдно?
– От доблестной московской полимилиции даже девушка на костылях легко убегает. В таком случае, почему я, здоровый молодой парень, не убежал от вас?
– Ясно почему. Чтобы отвести от себя подозрения.
Вот как при такой мощной логике следственных органов нормальному человеку не сесть в тюрьму? Любой твой логический довод легко кроется абсурдом, который им рисует оплёванный потолок. В общем и в целом влип я на этот раз капитально. Ещё и адвокатишка попался никчёмный. Он только всё время меня уговаривал, чтобы я сознался. И больше ничего, как я понимаю, не делал. Затем вдруг этот адвокат пропал. Вместо него появился другой – более молодой, но толковый и шустрый. Он быстро довёл дело до суда, понизив мою роль в этом дерзком ограблении до «пособника», предоставившего свою съемную квартиру злоумышленникам. В результате я получил полтора года общего режима. Но так как на момент вынесения приговора полгода отсидки в СИЗО уже было, а это время засчитывается в срок с коэффициентом полтора, мне оставалось провести за стенами с решётками на окнах ровно 9 месяцев. Именно столько времени нужно природе, чтобы превратиться из эмбриона в человека. Не знаю в кого я превратился, но за это время я сильно изменился. Стал более взрослым, что ли, более умным, мужественным, рассудительным. Нет, внешние условия не сломали меня, как человека. Ничего со мной страшного не произошло, никто не пытался меня забить до смерти или изнасиловать. Мне не пришлось, как в стандартном кино, силой, умением и приёмчиками боевых единоборств доказывать своё право на независимость в условиях несвободы. Ничего такого не было. Даже наоборот. С первого дня повелось так, что здесь я стал заменой телевизора. Мои рассказы о дерзких ограблениях банков нашли множество благодарных слушателей. Когда оба рассказа были публично произнесены, а аудитория требовала новых историй, во мне вновь проснулся дар сочинительства. Из меня, как из рога изобилия, пёрло художественное слово. Истории рождались сами собой с подробностями, деталями и реалиями конкретных городов и местностей. Я врал так уверенно, что во многое поверил сам. Поэтому жизнь в застенках текла тихо, без эксцессов и ненужных мне приключений. Я спокойно ждал окончания срока. Ну как, спокойно? Ежедневно я просыпался с мыслями о том, что никогда больше не буду искать встреч с Марусей Климовой. Но ближе к вечеру во мне просыпался второй «я», который изнывал от любви и ревности к Снежку. Ближе к полуночи я уже был готов совершить побег ради того, чтобы просто издалека её увидеть. В этих грандиозных сражениях ума и чувств я засыпал. Ночью мне снились эротические сны, в которых я отдавался душой и телом той, которую к рассвету просто ненавидел. Она смеялась надо мной и устраивала новые пакости, используя меня так, как ей хотелось. Я просыпался, готовый съесть свою последнюю печень, но вновь уговаривал себя, что будучи молодым, целеустремлённым и волевым человеком, смогу прожить оставшуюся жизнь без Снежка. И так продолжалось практически все девять месяцев. За месяц до окончания срока я стал считать, что полностью излечился от любви, что уже не зависим от явно угасших в тюрьме чувств и смогу спокойно вернуться в реальную жизнь. Я благодарил бога за то, что он дал мне силы выжечь калёным железом это сумасшествие, приведшее меня на скамью подсудимых. Эти чувства к бестии, к чертовке, к тайфуну, выдернувшему меня из обыденности, словно хрупкий саженец из прерий, слава богу прошли! Слава богу, что я выздоровел! Слава богу, что во мне нет никакого желания её видеть! Слава богу, что это сумасшествие вновь не повторится.