– Что тут делают бочки?
– Это остатки былого богатства. Дед занимался виноградарством. Тогда туризм ещё не был так развит. Многие выращивали виноград или ловили рыбу. Затем отец соблазнился и продал виноградники под застройку. Они начинались прямо здесь, – показал он рукой на холм. Эти бочки случайно в сарае завалялись.
Оценивающе похлопав их по бокам, я спросил:
– Можно я их поставлю возле дома?
– Зачем это?
– С детства мечтал сидеть на террасе с видом на море и пить пиво, ставя кружку на перевёрнутую бочку. Мечта может исполниться.
– Нет проблем. Давай, перенесём.
На следующий день к нам прибыла полиция. Инспектор в сопровождении двух сотрудников поднялся на борт катера и изрядно его прошмонал. Затем он взглянул с кормы в прозрачность прибрежных вод и присвистнул:
– Странно, что вы не распороли брюхо об эти камни.
– Ничего странного. В Скандинавии я и не такое проделывал, – ложь уже привычно соскальзывала с моего языка.
– Что же вы не получите документы на право управления судном?
Я пожал плечами. Инспектор улыбнулся:
– Хорошо, капитан. Удивлюсь, если вы сумеете его отсюда вывести. Считайте, что вы отделались штрафом. Но экзамен надо сдать. Когда будете в городе, найдите меня, я вам всё покажу и расскажу.
Я выдохнул – слава богу, всё прошло удачно. Но оказывается, что в Испании различные силовые структуры имеют одинаковые права и обязанности. Я так и не разобрался, чем обязанности национальной полиции, отличаются от обязанностей местной полиции или национальной гвардии. Это я к тому, что инспектор неожиданно пошёл в снятый нами дом, чтобы убедиться, что мы туда не перетащили контрабанду или не спрятали мигрантов из Африки. Оказывается, он имел на это полное право. Всё тщательно осмотрев, и естественно, ничего не найдя, он протянул руку для прощания, но в последний момент уставился на бочки:
– А бочки здесь что делают?
– В бочках ничего, кроме зеленого вина, нет. Оно такое зелёное, что видит бог, никогда не созреет, – моё красноречие вновь вырвалось наружу.
– Ну, ну, – промолвил служака.
– Да это я их сюда поставил, – взмахнул по южной привычке руками Альваро. – Нельзя что ли?
Инспектор перевёл на него взгляд, кивнул головой и удалился.
Я не стал вновь выдыхать воздух спокойствия из лёгких. Вдруг этот тип снова вернётся? Но этого не произошло.
Пальчики оближешь!
Мы стали жить счастливо и спокойно. Теперь мы были влюблённой парой, занятой исключительно собой. В общем расслабились мы так, словно впервые в жизни получили отпуск. И он оказался медовым. Нас никто не нашёл. А, может, и не искал? Меня-то уж точно не за чем было искать. Какое отношение к главарю русской мафии имеет еврей, сбежавший в Германию от ужасов путинизма? Судя по европейской прессе, я и на самом деле сбежал из застенок ада. Бот тоже был оформлен на несчастного еврея. Никому и в голову не могло прийти пробивать экипаж этого ржавого судна на причастность к русской мафии, устроившей шухер в Андалусии. Русская мафия, судя по публикациям в прессе – это чокнутые, зажравшиеся миллиардеры, угрожающие бедным испанцам с третьей палубы своих крейсерских яхт. Наш корабль к классу яхт нельзя было отнести даже в очень пьяном виде. Значит, и к мафии мы не имеем никакого отношения. Но с Настей было всё сложнее. У неё, конечно, сохранился российский паспорт. Но показывать его полиции было нельзя. Проживала она в Евросоюзе в качестве гражданки Испании. Испанцы, конечно, очень честный народ. Коррупцией он понятия не имеет, как заниматься. Но факт, есть факт. Настя получила испанское гражданство не за пять лет, не за три года и даже не за один. А всего за три месяца. Но повторюсь, никто не мог связать скромную девушку, проживающую в самом скромном месте Мальорки с русскими олигархами. Возможно, что у полиции вполне резонно могли возникнуть вопросы к жене Константина Урышева. Но какое дело его жена могла иметь к ограблению банка или к наркоторговле? Никакого. Это точно. Никто на неё заявления не писал. Урри, наверняка, этого не делал. Может, он даже и не знал, что его ограбили, надеясь в своей тюрьме, что полиция не нашла скрытый в подвале потайной вход в хранилище. Его и на самом деле трудно было отыскать. Вход был искусно замаскирован под обычную стену. И открыть его мог только хозяин. Ну, или хозяйка, как в нашем случае.
Дни побежали вдогонку друг за другом. Я и Настя были счастливы и спокойны. Обычно мы выходили из нашей «крепости» часов в одиннадцать. Затем шли купаться. Что? Сезон закончился? Вы же забыли – мы русские. То, что немцу холодно – нам парное молоко. Да и о чём говорить? Температура воды в море опустилась ниже 20 градусов только в декабре. Солнце тоже было достаточно активным, чтобы с превеликим удовольствием купаться в его лучах. Вспомнился почему-то Питер, где особо теплолюбивые наши сограждане приходят с конца февраля на Заячий остров, чтобы раздеться до трусов и прижаться к стене Петропавловской крепости. Так они загорают. Немцы на такое способны? Что ты! Нет, конечно. Потом мы садились в купленный нами компактный «Audi A1» и разъезжали по острову, не забывая каждый день класть наличные на заведённые нами многочисленные банковские карты. Правда, оказалось, что за три месяца нам успешно удалось внести всего лишь сотую часть нашего состояния. Рассчитываться в ресторанах и в магазинах мы старались исключительно бумажными купюрами. Для этого к нашему неудовольствию приходилось каждый раз конвертировать доллары в еврики. Вечером мы накрывали стол на терраске и пили вино или пиво, любуясь видом на море. Естественно, накрывали на бочках. Бочки были рассохшимися и легко пропускали капли дождя. Но зелень, лежащая в них, по-прежнему находилась в водонепроницаемых пакетах. Мы вытащили один мешок с 5 миллионами, а остальные законопатили. Не так чтоб сильно, но хитро. Для того, чтобы взять деньги из бочки, теперь надо было её перевернуть, вытащить секретные штифты и удалить специальную смолу, которая для непосвященных создавала иллюзию законопаченной намертво бочки. После этого дно можно было снимать и вытаскивать пакеты с деньгами. Теперь я воочию познал смысл фразы: «Деньги на бочку!» Для нас она означала «вытащить бабло из этой деревянной тары». Начиная с февраля месяца, мы стали ходить на корабле во Францию и в Италию. Нет, не на ботике. За это время я прошёл три курса обучения в яхтенной школе в Пальма-де-Мальорка: на шкипера прогулочных судов, яхтенного шкипера и в конце концом – яхтенного капитана. Последний сертификат позволял мне выходить в море без ограничения расстояния удаления от береговой линии. Также я получил право приобрести собственную яхту, что мы с Настей и сделали. Яхта была классная, но небольшая – 13, 5 метров в длину и с двумя спальными каютами на четырёх человек. Нам нравилось спать в большой кормовой каюте. По традиции мы дали яхте собственное название – «Snowball». Что переводится…, правильно вы подумали – «Снежок». О ботике мы тоже не забыли. Для него с согласия Альваро на скале, выдающейся в море, был сделан основательный бетонный постамент. Мастера красиво разукрасили судно и водрузили его на вечную стоянку. С нашей террасы он был хорошо виден. Старый ботик напоминал нам о счастливом бегстве из Марбельи. Прибыв во французские и итальянские порты, я обычно звонил маме, чтобы она не беспокоилась. Удивительно, но по её словам никто меня не искал и даже не интересовался моей судьбой. Воробьёв вообще оборзел. Друг называется. Мог бы и спросить мать, где я. Снежок никому не звонила, так как у нею после смерти матери в России не осталось никого: ни родственников, ни подруг. Странная она, конечно, девушка. Не такая, как все.