– Да.
– Вам в салоне для некурящих?
– Да.
– Будьте, пожалуйста, в аэропорту в шестнадцать часов.
– Спасибо, – ответил я.
До моего возвращения на родину оставались сутки… Весь остаток сегодняшнего дня я решил походить по Лондону пешком. Взяв такси, я доехал до Оксфорд-стрит и пошел по ней прямо, никуда не сворачивая.
В пятницу начну принимать больных, думал я… Нужно написать Керолайн письмо.
Оставлю ей свой адрес… По-моему, она скоро должна прилететь в Союз… Может быть, встретимся…
Я прошел пешком одну из самых главных улиц Лондона и решил спуститься к Темзе.
Вдалеке виднелся Национальный театр, и чтобы к нему попасть, нужно было перейти мост, перекинутый через грязные потоки главной реки Великобритании.
Перед мостом, в маленькой палаточке, я купил себе мороженое и, облизывая его, поднялся по ступенькам. Никуда не торопясь, я шел по мосту, разглядывая проходящие под ним прогулочные кораблики. Откуда-то издалека доносилась музыка. На середине моста я увидел мужчину с маленьким мальчиком на руках. Он стоял и смотрел на воду. Лицо его скрывал ерзающий ребенок, была видна лишь прядь седых волос. Пока я подходил ближе, мужчина пересадил мальчика с одной руки на другую, открыл лицо и я узнал своего отца.
«Господи, какой он старый, – подумал я… – Совсем седой…»
– Отец, – тихо проговорил я. Старик обернулся и посмотрел на меня большими черными глазами.
– Алексей, – сказал он и заулыбался.
– Здравствуй, отец.
– Здравствуй, – ответил он. – Не могу тебя обнять. Противный мальчишка не хочет стоять. Говорит, что ноги устали…
Он стоял с ребенком на руках и не знал, что еще сказать. Просто молча улыбался.
– Что это за мальчик? – спросил я.
– Так это же… – спохватился Иосиф. – Это же брат твой… Так получается…
Брат твой, конечно…
– Как его звать?
– Джайлз, – ответил отец. Он стал тормошить ребенка, говоря тому по-английски, что взрослый дядя, стоящий рядом, – это его старший брат.
– Скажи дяде «здравствуй!» Мальчик не хотел ничего слушать, подпрыгивал на руках отца и дергал его за седые волосы.
– Вот сорванец-то! – улыбаясь, приговаривал Иосиф. И тут я увидел то, что привело меня в изумление, отчего сердце мое забилось, как птица в клетке. На правой ручке младенца, на крохотной ладошке, не хватало одного пальчика.
Вместо него была крохотная культяшка со следами недавней ампутации.
Да что же это такое, хотелось кричать мне. Что же я, не родной им всем?!..
Я обернулся и увидел, что со стороны Национального театра по направлению к нам идут мужчина и женщина. Мужчина красив и ведет под руку женщину с прекрасными и такими холодными чертами лица. И тут я узнал в них Шиву и его жену Мишель.
Подойдя ближе, они были удивлены, увидев нас. Шива представил нас своей жене и сказал, что они решили перебраться из Америки в Европу и приехали в Лондон, чтобы подыскать себе для покупки дом.
Я посмотрел на руки Шивы. Они были спрятаны в черных перчатках с металлической отделкой.
Пока Мишель что-то говорила ребенку, я сказал Шиве, что могу помочь ему в проблемах с женой. Он ответил, что знает про мои достижения в психоанализе, но лечить Мишель не хочет. Привык к ее холодности и боится каких-нибудь перемен… Он замолчал и уставился вниз на реку, затем обернулся и, показывая на идущего вдалеке человека, сказал:
– Мао.
Человек подходил ближе, и я тоже узнал в нем своего среднего брата.
Мао поздоровался с отцом, затем с Шивой, а уж в конце, по старшинству, со мной. В руке он держал папку, на которой было написано: «Бог и космос».
– Статья, – пояснил он. Мы кивнули.
– Заказ лондонского издательства.
– Дало в том, – сказал, как-то грустно улыбаясь, отец, – он еще совсем маленький… Ему нужно есть по часам… Мы всего на час вышли…
Иосиф опустил маленького Джайлза на землю, отчего тот захныкал и потянул ручки к отцу.
– Пойдем мы, пожалуй, – сказал он на прощание и медленно побрел, таща за собой своего младшего сына.
– Нам тоже пора, – сказал Шива. – У нас через пятнадцать минут встреча с маклером.
Он обнял Мишель за талию и повел ее вслед за отцом.
Мао ушел, ничего не сказав, лишь кивнул на прощание головой.
Я остался на мосту один и подумал, что, может, и не удастся нам встретиться вот так вот – всем…
Еще с час я бесцельно болтался по городу, пока не наткнулся на какой-то крохотный музей. Я зашел в него и огляделся. Навстречу мне вышел служитель и извиняющимся голосом сказал, что экспозиция еще не готова, что откроется она только через два дня. Я достал из кармана несколько фунтов, протянул ему и попросил, чтобы он меня пустил.
– Я больше люблю смотреть, как собирают экспонаты.
Пряча деньги в карман, служитель объяснил, что это будет выставка колющего и режущего оружия XV – XIX веков, и если я хочу, он может быть моим экскурсоводом.
– Спасибо, – отказался я. – Я сам.
Выставка была совсем небольшой. Дюжина мечей, десяток сабель, пики татарские, арбалеты английские, щиты и французская гильотина. Я подошел к ней. Она была еще не собрана, лишь остро отточенный нож был подвешен. Желоб для головы еще не был смонтирован и стоял в стороне. Вверху основания, на порыжелом дереве были написаны какие-то слова. Я подошел поближе и попытался прочесть их.
Половина слов была замазана то ли смолой, то ли еще чем-то, и я попытался покарябать их ногтем. Неожиданно что-то щелкнуло, я увидел, как огромный сверкающий нож пришел в движение и со свистом обрушился вниз… От боли я потерял сознание и пришел в себя лишь в машине «скорой помощи».
– Что со мною? – спросил я.
– Вы были очень неосторожны, – ответил врач. – У вас травма…
– Какая?
– Не волнуйтесь…
– Какая травма?!
– Гильотина отрубила вам на ногах все пальцы.
– Что, все?
– Все, – подтвердил врач.
Мгновение я обдумывал услышанное, а потом захохотал во весь голос.
– Не волнуйтесь, – сказал испуганный врач. – Мы постараемся вам их пришить.
– Ни в коем случае! – заорал я. – Не смейте мне их пришивать!.. Я запрещаю это делать!.. Дайте мне бумагу, и я напишу на ней отречение от своих пальцев!
После этого я вновь потерял сознание и пришел в себя, когда меня везли по больничным коридорам. В одной из палат с номером «9» я увидел Керолайн. Она лежала под капельницей, но с открытыми глазами. Я хотел было выкрикнуть ей приветствие, но сил не хватило.
Меня привезли в операционную, в которой я вынужден был следить за тем, чтобы сознание не покидало меня, и все время приговаривал:
– Не нужно пришивать мне пальцы!.. Не нужно… Положите их в холодильник, а завтра я их заберу… Слышите?!.
Наутро я очнулся в больничной палате. Болела после наркоза голова. Первым делом я нажал кнопку вызова медсестры.
– Скажите, мне пришили пальцы?
– Нет. – ответила она. – Вы же просили этого не делать.
– Отлично!.. Но вы их сохранили?
– Да. Они в холодильнике.
– Принесите их мне.
– Сейчас?.. Зачем?
– Не спрашивайте, а делайте то, что вам говорят!
Сестра пожала плечами, ушла, а через некоторое время вернулась с полиэтиленовым пакетом, в котором лежали мои замороженные пальцы.
– Вот что, – сказал я. – Возьмите деньги в кармане пиджака, купите цветов и принесите их мне. Желательно розы… Я вам за это дам двадцать фунтов.
Сестра ушла за цветами, а я разглядывал свои забинтованные ноги, на которых отсутствовали все десять пальцев. Пальцы лежали отдельно тут же передо мною, в мешочке…
Вернулась сестра с букетом белых роз, я попросил у нее ручку и бумагу, написал на ней три слова и вложил, в букет. Затем попросил сестру взять букет, мешочек с пальцами и отнести в палату номер «9». Сестра пожала плечами и ушла.
Я положил голову на подушку, расслабился и еще раз повторил про себя содержание записки. В ней было написано: «ПАЛЬЦЫ ДЛЯ КЕРОЛАЙН».