— Почаще бы он помогал. — Гуров посмотрел на часы. — Все, хватит на сегодня этого бумагомарательства. Пора домой.
— Завидую тебе, Лева, белой завистью. Мне тут еще всю ночь торчать.
— У тебя есть случай, — улыбнулся сыщик и принялся собирать бумаги.
— Может, мне еще форточку открыть и халяву позвать?
— Попробуй. Вдруг она не только к студентам приходит.
Станислав хмыкнул. Гуров навел порядок на столе, попрощался с коллегой и отправился домой.
По пути он размышлял о разговоре со Стасом. Разумеется, Лев Иванович реально оценивал жизнь и существующий мир. Но и в словах друга он тоже находил весомую долю правды. Разве ему самому не попадалось в жизни и в работе удачного стечения обстоятельств? Попадалось, и не раз. Нечасто, конечно, но все же.
— Как ты думаешь, стоит ли полагаться на счастливый случай?
Этот вопрос сыщик задал супруге, когда они пили чай после ужина.
— Смотря в чем. — Мария с интересом посмотрела на мужа. — Это ты о себе или о работе?
— Обо всем. Со Стасом затеяли разговор. Он уверен, что случай помогает.
— Где-то он прав. Другой вопрос в том, что этому случаю способствует.
— И что, по-твоему? Другие люди? Судьба? Бог?
Мария призадумалась.
— По-разному бывает. Помнишь пословицу про то, что человек предполагает, а бог — располагает?
— Помню. Значит, ты считаешь, что бог?
— Я считаю, что всего понемножку.
Да, философскую тему затронул Крячко в банальном, казалось бы, разговоре. Даже сам Гуров сидит и весь вечер размышляет да вспоминает, сколько раз в жизни ему помогал счастливый случай.
К слову о Стасе. Льва Ивановича кольнуло предчувствие, что спокойным дежурство коллеги сегодня вряд ли будет. Непременно какая-нибудь гадость приключится. Сыщик даже ощутил порыв взять телефон и набрать номер друга, но удержался. Если надо будет, Крячко позвонит сам. Тем более что Лев Иванович другу не откажет, даже если бы тот позвонил среди ночи. Но он помнил и принцип, что они никогда друг друга не беспокоили без крайней нужды.
«Надеюсь, обойдется без массового убийства», — подумал Гуров, уже лежа в кровати. И он еще не знал, что угадал и не угадал одновременно.
Женя проводил Настю до станции метро. На улице морозило, но не сильно. Медно-каштановые прядки девушки слегка выбились из-под теплого шарфа, которым она обматывала голову на манер косынки — шапки Настя не любила. Женя поправил выбившуюся прядку.
— Ну, я поехала, — улыбнулась девушка.
Ему нравилась ее улыбка. Вообще ему нравилось в Насте все. Даже веснушки, которые сама подруга, мягко говоря, недолюбливала. Она была не похожа на всех его предыдущих подружек. Такая милая, непосредственная. Жене она напоминала не то мотылька, не то воробушка, хотя комплекция у девушки была явно не балетная, но и полненькой он ее тоже бы не назвал. Вечно веселая, улыбчивая хохотушка, из которой через край била мощная солнечная энергия. Может, поэтому она и зацепила Женю.
— Как доедешь — позвони. Или напиши, если вдруг не отвечу, — сказал он.
— Хорошо, — кивнула Настя. — Ты сейчас домой?
— Ну а куда же еще? Гостей пока не предвидится, а в театр идти уже поздно.
Подруга обняла его и крепко поцеловала.
— Люблю тебя, — прошептала она.
— И я тебя, солнышко. Позвони, не забудь.
— Обязательно.
Настя скрылась в вестибюле метро. Женя проводил ее взглядом и, дождавшись, пока толпа и двери скроют ее, развернулся и не торопясь пошел обратно к дому.
Идти сейчас куда-то в другое место не хотелось. Да и завтра надо будет пораньше прийти на репетицию — директор сказал, что есть задумка новой постановки, но пока не сказал какой. «Интересно, что он нам на этот раз приготовил? — не без усмешки подумал Евгений. — Очередной постмодерн или новое прочтение классики?» В последнее время он чувствовал, что весь этот авангард ему начинает малость надоедать. Да, по юности лет ему, только недавно окончившему театральный институт, все это казалось ярким, свежим и самобытным. Вот только яркость потускнела, свежесть начинала попахивать, а самобытность — утрачиваться. Нет бы вернуться к старым добрым пьесам. К тому же Островскому, например. Или Чехову. Ну или, на худой конец, Вампилову, которого Женя по юности терпеть не мог. Слава богу, что при подготовке дипломного спектакля он уговорил не ставить пьесу советского драматурга, которую планировали представить выпускной комиссии. Настоял на своем любимом Уайльде. У него была мысль предложить режиссеру поставить одну из его пьес, но Женя так и не рискнул. Что они могут сделать из творчества сэра Оскара — можно только догадываться. А это был один из самых любимых писателей Жени. Так сказать, нечто из области святого и сокровенного. И уж он бы точно костьми лег, но не дал бы превратить его глубокую драматургию в вульгарный артхаусный балаган.