Пленных били и оскорбляли, когда они начинали разговаривать друг с другом или просить воды. Временами избиения проводились наугад, без разбора, пленных начинали бить без всякой причины и снова возобновляли избиения через час или два. Физические оскорбления включали в себя простые пинки, а также избиения деревянными палками и пластмассовыми трубками, которые использовались в тех местах для изоляции электропроводов. У одного из солдат было "модернизированное" орудие — пучок веревок с узлами и привязанными на концах болтами. Несколько раз имели место групповые избиения, когда четверо или пятеро солдат били заключенного в течение 15–20 минут.
В ряде случаев меня вызывали израильские солдаты — для осмотра некоторых заключенных. У них были повреждения, или же веревки впились им в запястья так глубоко, что разрезали кожу. В двух случаях пленники были мертвы. Один из них упал примерно в 10 ярдах от меня, и после этого его в течение 15 или 20 минут избивали солдаты, потом оставили лежащим на солнце на несколько часов. Ко мне подошел солдат и спросил: "Ты ведь врач? Пошли со мной, взглянешь на того парня". Я пошел с ним. Человек был мертв. Я обследовал его. Над левым виском у него был небольшой кровоподтек. Я повернулся к солдату, и сказал, что этот человек мертв. Только и оставалось, что унести его.
Другой умерший был в группе из четырех заключенных, которых избили на другой стороне школьного двора. Когда меня привели туда, заключенные сказали, что двое людей из их группы умерли утром. Конечно, без вскрытия я не мог определить точную причину смерти. Но частично причиной смерти стали плохие условия, в которых держали пленных, избиения и физические издевательства, а также обезвоживание организма и, вероятно, солнечные удары (было 95 или 100 градусов по Фаренгейту).
Нас держали там три дня. Во время одного из допросов в классных комнатах я слышал звуки ударов. Меня допрашивали о судьбе двух израильских летчиков; о том, которого захватили живым, и о том, который умер. Очевидно, они получили информацию, что я лечил оставшегося в живых летчика в больнице Красного Полумесяца в Сидоне. Однако было легко доказать, что я еще не прибыл в Сидон в то время, когда произошло это событие. Я был еще в Набатии.
В конце концов нас отвезли на фруктоперерабатывающий завод, находившийся на южной окраине Сайды. Там на площадке находилось 2 или 3 тыс. человек. Я был в одной из последних групп, которые направили из монастырской школы на фруктоперерабатывающий завод. С завода нас увезли на север Израиля.
За два дня до ареста, посреди ночи, я работал (делал больным перевязку), когда снаружи раздался странный звук. Я выглянул в окно. По городу, в северном направлении, вели 300 или 400 пленных. На следующий день я попытался узнать у пришедших в госпиталь людей, известно ли им о существовании лагеря для пленных к северу от Сайды. Но никто не знал ни о каком лагере.
На фруктоперерабатывающем заводе меня держали примерно полтора часа. Именно там меня один раз ударили. Это был единственный раз за время моего задержания. Ударившему меня человеку, очевидно, не понравилось, как я на него смотрю. Было также очевидно, что ему приказали ни в коем случае не оскорблять физически меня и двух моих норвежских коллег. В монастырской школе избиения проходили на глазах офицеров. При некоторых избиениях присутствовал даже военный губернатор. По тому, как с нами разговаривали охранники, и по тому, как смотрели на нас менявшие их охранники (мы — это норвежцы и канадец), мы понимали, что с нами обращались по-особому. Когда нас в конце концов отвезли в тюрьму "Магидо", тамошний офицер сказал, что он получил приказ обращаться с нами хорошо. Позже, во время одного из допросов, один из офицеров приколол мне к рубашке бумажку и написал на ней что-то по-еврейски. Он объяснил мне, что это был приказ обращаться с нами хорошо. Условия в тюрьме "Магидо" были немного лучше. Нас поместили в камеру, где находилось еще около 50 заключенных, большинство из которых были египтянами. Им сказали, что их задержание — простая формальность и что их освободят через несколько дней.
50 или 60 других пленных, ехавших с нами в одном автобусе, разместили в полях вокруг тюрьмы. Обстановку там описал австриец ливанского происхождения Али Харири, который гостил у своей семьи с женой и провел четыре дня в этих полях. Условия там были намного хуже, чем в монастырской школе в Сидоне. Выдача продовольствия и воды — строго лимитирована. Заключенные были связаны; их постоянно били. К тому моменту там находились тысячи и тысячи заключенных.