В перевалочной тюрьме "Аль Джура" шла сортировка. Тюрьма представляла собой громадную яму, окруженную глинобитной стеной и колючей проволокой. Каждого фотографировали, нумеровали, записывали в картотеку, а затем раздевали и опрыскивали раствором ДДТ — "для дезинфекции". После этого уводили в дальний угол нового узилища для подробного допроса.
Я назвал свое имя и сказал, что я ливанец. В ответ следователь заявил: "Если бы ты был ливанец, тебя звали бы Жорж! Мы все знаем! Если ты сам все скажешь — отпустим. Ты в какой организации состоишь? Какой пост занимаешь? Где арестован? Где живешь? Кто по профессии?.." В "Аль-Джуре" содержалось 200 узников. Днем нещадно палило солнце. Только на третий день нам раздали по куску хлеба и тухлому помидору. На пятый — развезли по новым концлагерям. Я попал в район города Акка. Здесь людей содержали в окруженных колючей проволокой палатках. В каждой — по восемьдесят человек. Пищевой рацион состоял из бутерброда с затхлым сыром — на завтрак, половины яйца и куска лепешки — в обед и ложки какого-то джема на ужин. Отхожее место располагалось в яме, куда загоняли по десять человек одновременно. Мыла не было вовсе. Больным помощи не оказывалось. На допросы почти не вызывали. Просто били кого попало — для развлечения.
На седьмой день моего пребывания доставили новую группу узников. До этого их содержали в тюрьме. Среди них — 75 детей и подростков от 9 до 16 лет, были здесь и семидесятилетние старики. Я познакомился с профессором Айн Сином из этой группы, который был схвачен в Сайде. Его вместе с другими арестованными — всего около тысячи человек — разместили на асфальтированной площадке для игр во дворе женского духовного училища. Асфальт плавился на солнце и прилипал к телу, словно смола. Семь дней узникам не давали ни есть, ни пить. Людей заставляли ходить прямо под себя. Охранники развлекались тем, что подсовывали той или иной жертве в карман бумажку с именем Абу Аяда или какого-нибудь другого лидера Сопротивления, а затем при обыске "находили" ее и добивались "признаний" жестокими пытками, при которых применялось электричество, серная кислота. Допрашиваемых травили собаками, жгли сигаретами.
Из-под Акки меня возвратили в Ливан. Место называлось Тель Бааль. Здесь устроили концлагерь "Ансар". Обширную территорию разделили на секторы, каждый площадью в три дунама. В секторе размещалось по 20 палаток, по 25 человек в одной. Сектора разделялись рядами колючей проволоки шириной 10 метров.
Офицер-охранник зачитал лагерные правила:
1. Запрещается вставать в палатке без разрешения.
2. Запрещается переговариваться с заключенными из соседней палатки.
3. Подъем на поверку — рано утром по приказанию.
4. Во время проверки запрещено двигаться, за нарушение — удар палкой.
5. Отправление естественной надобности производится только днем по разрешению лагерного начальства. Ночью это категорически запрещено.
6. Пища раздается только с разрешения охранника.
7. Неповиновение карается телесными наказаниями. Иногда во время поверки охранник говорил старосте, что кто-то в шеренге поднял голову. За это лупили так, что от криков жертвы дрожала колючая проволока.
Многие из заключенных страдали поносом. Я видел десятки людей, которые испражнялись под себя. Некоторые использовали для этого собственные миски. Иногда кое-кто ухитрялся выковырять маленькую ямку на том месте, где он сидит, и использовал ее для естественной надобности.
Концлагерь "Ансар" сионисты превратили в подобие зоопарка. Из Израиля сюда привозили туристические группы евреев, которые глазели на нас, как на зверей в клетках.
Бесчеловечное обращение вызвало вспышку протеста. 17 июля 1982 года отмечался большой мусульманский праздник. По этому случаю мы стали молиться и читать стихи из корана. Охрана хотела сорвать молитву. В нас швыряли гранаты со слезоточивым газом. Но это не помогало. Когда один из надсмотрщиков начал избивать старика Нун-я из Айн эль-Хильвы, тот бросился на своего мучителя с криком: "Стреляй, подонок! Лучше смерть, чем эта гнусная жизнь!" Мы выскочили из палаток и стали скандировать: "Аллаху Акбар! Ля иляхи иляллах!" Один заключенный пытался покончить с собой, из горла его хлынула кровь. Несколько человек лишились рассудка. Это заставило лагерное начальство улучшить нам пищу и разрешить по ночам ходить в туалет.