«Однажды, как я, говорил блаженный Зосима, был у него (Сергия), он сказал мне: "Прочитай нам что-нибудь из Писания". Я начал читать Притчи и, когда дошел до места, где говорится: во множестве дров возгорается огнь, а идеже несть гнева, безмолвствует брань (Притч. 26, 20), спросил его: "Что значит это изречение, отче?"— он сказал мне в ответ: "Как дрова суть причина пламени огненного и, если не положить их достаточно, огнь погасает, так есть свои причины и страстей и, если кто отсечет сии причины, страсти не действуют. Именно, «причины блуда, как сказал авва Моисей, суть принятие пищи и пития до сытости, спанье в довольство, праздность, забавы, пустословие и щегольство. Если кто отсечет все сие, то страсть блуда будет бессильна». Опять, «причины гнева, как он же сказал, суть: давать и брать, творить волю свою, любить учить и почитать себя разумным. Если кто отсечет сие, то страсть гнева не будет иметь в нем силы»". И это-то значат слова аввы Сисоя, какие сказал он, когда брат спросил его: "Почему страсти не отступают от меня?" — "Сосуды их, говорит он, то есть причины, суть внутрь тебя. Отдай им залог их, и они отойдут". Двоегневный, в коем не умолкает брань, есть тот, кто не довольствуется первым раздражением, но сам разжигает себя ко второму гневу. Именно: если кто, воспламенившись гневом, тотчас опомнится, осуждает себя, пусть и кается пред братом, на которого погневался, таковой не называется двоегневным. В нем умолкает брань, коль скоро он осудит себя и восстановит мир с братом; в таковом не имеет места брань, как я сказал прежде. Но кто, разгневавшись, не опомнивается, но более и более сам себя раздражает на гнев и раскаивается не о том, что разгневался, но что не наговорил более, нежели сколько наговорил в своем раздражении, таковой называется двоегневным. В нем брань не умолкает, ибо после гнева берут его в свою власть злопамятство, вражда и злоба. Но Господь Иисус Христос да избавит нас от части таковых и да сподобит части кротких и смиренных».
Часто говорил он, что великое трезвение и немалая мудрость нужна против хитростей диавола. Ибо бывает, что он из-за ничего приводит иного в раздражение; бывает и то, что он представляет благословный предлог, чтоб казалось иному, что он справедливо гневается. Но все сие совершенно не свойственно тому, кто истинно желает шествовать путем святых, как говорит святой Макарий: «Монахам не свойственно гневаться». И опять: «Не свойственно оскорблять ближнего». При сем рассказал нам следующее: «Однажды я заказал написать некоторые книги одному искусному писцу. По окончании писания он присылает сказать мне: "Вот я окончил книги, пришли сколько тебе рассудится и возьми их". Один брат, услышав о сем, пришел от имени моего к сему писцу и, дав известную плату, взял книги. Между тем и я, не зная того, послал нашего брата с письмом и платою, чтоб взять их. Писец, узнав из того, что осмеян, сильно возмутился и сказал: "Непременно пойду и отмщу ему по двум причинам: и за то, что он посмеялся надо мною, и за то, что взял не свое". Услышав о том, я послал сказать ему: "Знаешь, брате мой, что мы приобретаем книги для того, чтоб научиться из них любви, смирению, кротости; если же приобретение книг в самом начале ведет к ссорам, то я не хочу иметь их, чтоб не ссориться, ибо рабу Божию не подобает сваритися (2 Тим. 2, 24)". Таким образом, отказавшись от книг, я сделал то, что брат не был вконец побежден гневом». Однажды, сидя с нами и беседуя о душеспасительных вещах, блаженный начал приводить изречения святых старцев и, дошедши до изречения, сказанного аввою Пименом, что осуждающий себя находит покой повсюду, и до того, которое сказал в ответ один авва горы Нитрийской, когда его спрашивали: «Что более всего обрел ты на сем пути, отче?» — «Обвинять и укорять, отвечал он, себя самого всегда»,— причем, когда вопрошавший прибавил: «И нет другого пути, кроме сего?»,— сказал: «Какую силу имеют слова святых! И поистине, что ни говорили они, говорили от опыта и истины, как учит божественный Антоний. Потому-то они (слова) и сильны, что изречены делателями, как говорит некто из мудрых: "Слова твои да подтверждает жизнь твоя"». При сем он рассказал нам следующий случай: «Во время краткого моего пребывания в лавре аввы Герасима сидели мы однажды с возлюбленным мне братом и беседовали о душеполезных предметах. Я припомнил сии слова аввы Пимена и того другого старца. Брат сказал мне при сем: "Я узнал опытно истину сих слов и вкусил покоя, доставляемого исполнением их. Был некогда в сей лавре один диакон, с коим я жил в искренней дружбе. Не знаю отчего, он возымел на меня подозрение в одном деле, оскорбился тем и начал смотреть на меня мрачно. Заметив эту мрачность, я просил его объяснить мне причину, и он сказал: «Ты сделал такое и такое дело». Не сознавая в себе совершенно, чтоб сделал такое дело, я начал уверять его в своей невинности, но он говорил мне: «Прости — не удостоверяюсь». Удалясь в келию свою, я начал испытывать сердце свое,— сделано ли мною когда такое дело,— и не находил. Потом, когда увидел, что он берет потир и подает, побожился ему на нем, что не делал того, но он опять не уверился. Тогда, снова вошедши в себя, я вспомнил о сих словах святых отцов и, в полной вере истине их, обратил помысл свой на себя и сказал: «Сей искренний мне диакон любит меня и, движимый сей любовию, открыл мне, что имеет сердце на меня, чтоб я трезвился и берегся впредь делать то. Но, бедная ты душа, зачем говоришь, что не сделала такого дела? Тысяча злых дел сделана тобою, и ты забыла о них. Где то, что ты сделала вчера или за десять дней? Помнишь ли то? Итак, не сделала ли ты и сего, как то (сделала) и забыла, как (забыла) прежнее?» Таким образом, я положил в сердце своем, что истинно сделал то, но как забыл прежнее, так (забыл) и сие, и начал благодарить Бога и диакона, что чрез него удостоил меня Господь познать грех свой и раскаяться в нем. Потом встал в таких помышлениях и пошел сознаться пред диаконом и поблагодарить его. Но лишь только я постучал в дверь, как он отворил и первым, положив поклон, сказал: «Прости меня, я поруган демонами, заподозрив тебя в деле том, ибо истинно удостоверил меня Бог, что ты не виновен в нем» — и не допустил меня более удостоверять его, говоря: «В этом нет уже нужды»"». После сего сказал блаженный: «Вот как искреннее смирение расположило сердце сего брата, что не только не соблазнился он на диакона и не оскорбился на него,— первое за то, что заподозрил его; второе, что, будучи удостоверяем им, не принял удостоверения,— но еще самому себе приписал грех,— мало того, возблагодарил его!» Потом прибавил: «Видите, что делает сия добродетель? На какие степени преспеяния возводит любящих ее! Ибо если бы он захотел, то тысячи поводов возымел бы чрез диакона к тому, чтобы сделаться демоном; но как он устремился к добродетели, то не только не оскорбился на него, но еще возблагодарил. Так добродетель объяла его сердце. Так, если и мы предварительно заложим в сердце своем семена кротости и смирения, то для врага не будет места сеять в нем злые семена. Ибо он тогда только наполняет нас своим злом, когда находит нас пустыми — не имеющими никакого благого помышления или паче раздражающими самих себя на злобу и тем подающими ему к тому повод. Как, напротив, при добродетели, когда видит Господь, что душа жаждет спасения и возделывает в себе благие семена, то, ради благого ее расположения, наполняет ее своими дарами».