— Сейчас? Ну, это действительно скорее, чем я думал. К чему такая спешка?
— Обстоятельства изменились. Некие бюрократические сложности, которых Росс хочет избежать. Думаю, это связано с парнем из Арабского легиона, который должен вас сопровождать.
Кирш оглядел сад. посмотрел на коттедж. В одном из окошек горела лампа.
— Ее нет здесь. На случай, если вам интересно. Странное дело, я ведь думал, может, она с вами. Обоих водит за нос, выходит?
Кирш не знал, что сказать. Он бы еще понял, если бы Блумберг дал ему по морде, но это было еще хуже.
— Вам надо собрать вещи.
— А и правда. — Блумберг опять приложился к бутылке и осушил ее до дна.
Кирш навис над ним, ждал. В конце концов Блумберг поднялся и отряхнул брюки. Кирш заметил на земле еще одну пустую бутылку.
— Ну что же, — сказал Блумберг, — приказ есть приказ. — Вытянулся по стойке смирно и неуклюже отдал честь. — Капрал Марк Блумберг. Готов рисовать, сэр.
Потом покачнулся и, чтобы не упасть, схватился за рукав Кирша. Он был вдребезги пьян: как Кирш повезет его в таком состоянии?
— Сюда пожалте, Киршеле, — хихикнул Блумберг. — Вы же чуточку знаете идиш? Эс нит ди локшен фар Шаббес. Не ешьте лапшу до шабата. Мило, правда? Знаешь, что это значит? Не трахай девчонку до свадьбы. Но ты ведь уже ее трахнул, не так ли? Умял целую гору локшен. Пошли.
И потянул за собой Кирша.
— Вот здесь он ввалился к нам в сад, сукин сын. С ножом в сердце. — Блумберг принялся колотить себя в грудь. — Вот тут. С ножом в сердце, чтоб ему.
Кирш поддерживал Блумберга под локоть. Тот вдруг вырвался.
Луна застыла над рощицей тонких, чахлых акаций. Блумберг был мертвенно бледен, только налитые красным глаза горели.
— Дайте мне пятнадцать минут, — пробормотал он и, ковыляя, побрел к коттеджу.
В сухой траве что-то блеснуло. Кирш принял это сначала за монету, вероятно выпавшую из кармана Блумберга. Нагнулся подобрать. Но это была не монета, а пуговица — серебряная пуговица от полицейской гимнастерки, точь-в точь как у него. Кирш провел рукой по гимнастерке, проверил. Нет, все на месте.
Тонкий лучик света прорезал тьму за садовой калиткой. Слышно было, как кто-то слезает с велосипеда. Звякнул велосипедный звонок. Он сунул пуговицу в карман.
— Я приехала домоо-о-ой! — закричала издалека Джойс, куда более радостно, чем Киршу хотелось бы. Прозвучало это так по-домашнему уютно, чуть не с любовью.
Кирш двинулся ей навстречу:
— Он в доме, собирает вещи. Он должен уехать.
Кирш старался говорить тихо и спокойно, но Джойс все равно всполошилась — велосипед вильнул, но она его удержала.
— А, — сказала она, — это ты.
— Я приехал за мистером Блумбергом, чтобы доставить его к губернатору.
— За мистером Блумбергом? — усмехнулась Джойс. — Это арест?
А Блумберг в доме распевал во все горло. «Утром, вечером и днем хорошо с тобой вдвоем» — лилось из распахнутой двери. Пел он фальшиво, на гнусавом уайтчепелском кокни — в обычной речи Блумберга этот акцент обычно не проскальзывал. Потом и сам он появился на пороге, в одной руке папка, в другой — кисти.
— Ладно, хорошо. Поехали.
Джойс засмеялась. Кирш смутился и даже разозлился. Что они тут перед ним комедию ломают?
— Захвати одежду на смену, — сказала она мужу.
— Ща. — Блумберг решительно бросил папку и кисти, повернулся к дому: — Одежду — да, но сначала потанцуем. Иди сюда, любовь моя.
Джойс прислонила велосипед к ограде и чуть не вприпрыжку помчалась к дому.
Блумберг обхватил ее за талию, распевая во все горло: «Де-вуш-ка-мо-я-тан-цу-ет-чарль-стон, чарль-стон…», и принялся лихо отплясывать, выкручивая коленки и дрыгая ногами. Джойс ему вторила, поигрывая воображаемой ниткой жемчуга — и, наконец, утомившись, оба со смехом повалились на кровать. Кирш стоял у крыльца и чувствовал себя чужим на этом празднике, как мальчик, впервые заставший родителей на хмельной вечеринке. Ему очень хотелось крикнуть: «Поторапливайтесь, я не могу ждать всю ночь!» Но присутствие Джойс его сдерживало. Он и так достаточно скомпрометирован — и чего ради?
В конце концов Блумберги угомонились и посерьезнели. И если их бесшабашность была явным вызовом Киршу — свалился как снег на голову и еще командует, но теперь они, казалось, вовсе перестали его замечать, вяло слонялись по комнатушке, собирая одежду, туалетные принадлежности, краски, скипидар, кисти, тряпки, холсты. Кирш подогнал машину задом к калитке и вместе с Блумбергом принялся загружать вещи в багажник, а Джойс тем временем складывала на пол и на заднее сиденье машины дополнительные материалы, которые могут понадобиться художнику для работы. За все это время супруги не перемолвились и словом. Блумберг ходил от дома к машине и обратно насупившись, а лицо Джойс, поначалу мрачное, теперь стало безучастным и даже каменным. Когда вещи были уложены, молчание супругов стало тягостным и давящим. Как затишье перед бурей, подумал Кирш. Он сел за руль, повернул ключ зажигания, мотор ожил и громко судорожно зафыркал, как будто вот-вот заглохнет. Кирш пару раз продавил акселератор, выведя двигатель на более плавный ход.
Блумберг склонился над окошком.
— Дайте нам еще минуточку, — сказал он и, взяв Джойс за руку, повел обратно к дому. Войдя, пинком захлопнул за собой дверь.
У Кирша сердце готово было выскочить из груди. Ему хотелось кинуться за ними следом и стеной встать между Блумбергом и Джойс, чем бы они там ни занимались. Но, конечно, ничего такого он не сделает. Что бы ни происходило между ними сейчас, это уже не так важно. Через пять минут они расстанутся, а потом время и расстояние начнут вбивать между ними клин, разводя их все дальше и дальше, пока не образуется достаточно места для Кирша. Если Джойс казалось, что она все еще любит Блумберга, то Кирш в это верить отказывался. Это не любовь, а болезненная зависимость, богемная слабость — любовь к страдальцу-художнику. Обычное дело для девиц, начитавшихся стихов, особенно для американок, как Джойс. Пронзительная синева английской зимы, картины Блумберга в выстуженной комнате, небрежно повязанный длинный шарф. Ну как тут устоять?
От этих мыслей его отвлек звук открывшейся слева дверцы: Блумберг вернулся.
— Поехали, — сказал он.
Мужчины ехали молча. До резиденции губернатора отсюда было недалеко. Кирш, помня о судьбе Картрайта, жал на акселератор. Повороты проскакивал на полной скорости — рисовальные принадлежности в багажнике тряслись и громыхали. Наверно, он должен что-нибудь сказать Блумбергу, но все, что приходило ему на ум, было связано либо с Джойс, либо с засадой, так что лучше помалкивать.
Они притормозили позади дома. Из ворот тотчас шагнул солдатик с винтовкой на изготовку.
Блумберг, развалившийся на сиденье, сразу же подобрался. И обернулся к Киршу. На его синей рубашке с короткими рукавами проступили темные пятна пота.
— Она хамелеон, — пробормотал он себе под нос.
Кирш смотрел прямо перед собой.
— Увлечется, поиграет и бросит.
— Посмотрим, — ответил Кирш.
— На вашем месте я бы остерегся. Я ее хорошо знаю. Вы видели ее сегодня.
— Если она такая непостоянная, почему же она не ушла от вас?
— У нее спросите, — сказал Блумберг.
Часовой подошел к окошку машины. Узнав Кирша, помахал им рукой: выходите. Кирш хотел еще порасспрашивать Блумберга, но тот был пьян. В любом случае, как только Кирш припарковался, возможности поговорить уже не было: незнакомые люди обступили машину, принялись переносить вещи из багажника и с заднего сиденья в другой автомобиль, побольше.
Росс вышел из кухни, спустился по бетонным ступенькам крыльца. Если он и был озабочен, то виду не подавал. Не обращая внимания на Кирша, он всецело сосредоточился на Блумберге.
— Марк, какой вы молодец, что приехали. — И энергично пожал тому руку. — Приношу извинения за непростительную спешку. Я вам после все объясню, когда вернетесь. Но даю вам слово, избежать этого было нельзя. Послушайте, у вас будут две машины до Аммана, я договорился, что вы переночуете у Фредди Пика. Наутро продолжите путь до Керака, а оттуда на лошадях и на верблюдах — в Петру. В вашем распоряжении будут пятеро из Арабского легиона. Мухаммад Рахман — унтер-офицер. На него можно полностью положиться. Найдет дорогу в пустыне с закрытыми глазами. И никаких забот — ни дрова собирать, ни воду таскать не придется. Предоставьте это им. Вы пишите картины, а они пусть ставят палатку и стелят постель. Вот гляньте-ка…