Более других изучен исторический компонент памятника. Это и понятно, потому что сюжетно текст выстраивается на исторической основе, а сама Толковая Палея долгое время воспринималась как произведение преимущественно историческое. Она и попала впервые в поле зрения исследователей как сочинение историческое, которое исследователи XIX в. склонны были сближать с летописью и хронографом, находя возможным производить прямое сравнение с этими литературными жанрами. Надо сказать, что по мере раскрытия тематико-смыслового разнообразия и синкретического богатства Палеи присущее ей историческое содержание стали рассматривать в тесной связи с богословским, полемическим, натурфилософским и другими планами произведения, т. е. во взаимосвязи с той проблематикой, которую вычленяли в составе памятника. Но на тот период, когда текст произведения ещё не был введён в оборот, а содержание его не подверглось углублённому и всестороннему исследованию, Палея квалифицировалась как «род Хронографа» (Н. А. Иванов)[1207]. Позднее эту мысль развил А. Попов[1208]. Некоторые основания для этого были, поскольку палейные тексты действительно пересекались с хронографическими: заимствованные из Палеи сведения включались в хронографические разделы по ветхозаветной истории, а в ряде случаев, как справедливо подытожил И. Я. Порфирьев, хронографы «начинаются Палеями»[1209].
Сегодня, когда выделена особая, Хронографическая, редакция Палеи и текстологически прослеживаются заимствования палейных фрагментов в состав хронографов и обратно, одна из первых оценок Палеи не представляется чересчур экстравагантной, хотя совершенно ясно, что данная характеристика не может быть признана исчерпывающей и полной, а указывает лишь на одну из специфических особенностей анализируемого памятника[1210].
На общие места в Палее и в «Повести временных лет», по-видимому, первым указал М. А. Оболенский, который квалифицировал Палею как греческий памятник, использовавшийся древнерусскими книжниками при создании летописи[1211]. В. М. Ундольский подверг заключения Оболенского критике. Он не нашёл убедительных подтверждений в пользу древности Палеи и не посчитал возможным относить данный памятник к числу источников Нестора[1212]. Убеждение о связи Палеи с «Повестью временных лет» тем не менее прочно укоренилось в научной литературе, хотя характеру взаимоотношений текстов обоих памятников давалось разное объяснение.
Большое внимание сходным местам в летописи и в Палее уделил М. И. Сухомлинов, который посвятил целый раздел этой теме в своём монографическом сочинении «О древней русской летописи, как памятнике литературном»[1213]. Бесспорной заслугой М. И. Сухомлинова является то, что он впервые подошёл к Палее как особому, не тождественному хронографам памятнику, специфическим отличием которого является соединение ветхозаветной истории с апокрифическими добавлениями и антииудейской полемикой[1214].
Мнение М. И. Сухомлинова о воспроизведении Нестором исторической фактуры Толковой Палеи развили в своих наблюдениях над содержанием памятника В. Успенский и И. Я. Порфирьев. Причём первый из них, констатируя совпадения палейных мотивов с «Речью философа», обращал внимание на то обстоятельство, что сходство не ограничивается только содержательной стороной, но простирается «до буквальности в выражениях»[1215]. К аналогичным выводам пришёл И. Я. Порфирьев: «Апокрифические подробности о ветхозаветных лицах и событиях, вставленные в первой русской летописи в проповеди греческого философа перед князем Владимиром, заимствованы не из Хроники Амартола или Малалы, у которых совсем нет многих из этих подробностей, а из Палеи, где они изложены в том же виде и почти в тех же выражениях, как и в летописи»[1216].
1209
Порфирьев–1872. С. 134. На переход Палеи в хронограф указывал также Н. С. Тихонравов и В. Успенский, причём последний, опираясь на выводы А. Попова, склонен был рассматривать Палею в качестве источника хронографа русской редакции (см.: Успенский–1876. С. 3). Одним из источников древнерусских хронографов называл Палею А. С. Лазаревский (см. Лазаревский–1860. С. 387–388).
1210
Полнее о взаимоотношениях Палеи и хронографов см.: Истрин–1925. С. 369–379; Истрин–1907. С. 36; Истрин–1912; Творогов–1986. С.19–26; Творогов–1975. С. 18, 21, 46, 58, 133–135, 187.
1211
См.: Оболенский–1846. С. 86–88. Автор высказывал мысль о том, что создателем Палеи был Иоанн Дамаскин, и даже ссылался на возможный греческий оригинал Палеи среди трудов «последнего отца Церкви». В этой связи он указывал на данные издания XVIII в., где среди избранных Ликеном текстов Дамаскина упоминается Σύνοψις εἰς τὴν παλαιὰν γραφὴν στασιασθεῖθα φιλοσοφικῶς (Р. Міchaelіѕ Lequіen
1213
См.: Сухомлинов–1856. С. 54–64. Отталкиваясь от заключения М. И. Сухомлинова о летописной проповеди греческого миссионера перед Владимиром, «которая почти целиком заимствована из толковой Палеи» (Сухомлинов–1856. С. 54), А. С. Павлов поставил в прямую зависимость от Палеи летописное сказание о Вселенских соборах. Он произвел параллельное сравнение текстов, «чтобы не оставалось никакого сомнения в том, что летописное сказание о соборах происходит от палейного» (Павлов–1878. С. 13). Для сравнения был взят текст рукописи Син. № 210, который представляет Хронографическую редакцию. В. М. Истрин совершенно справедливо показал несостоятельность проведённого сопоставления, ибо «Сказание о соборах» читается только в поздних палейных редакциях, где оно является очевидной вставкой. Раздел о Вселенских соборах отсутствует в первоначальном составе, представляющем собственно текст Толковой Палеи, а не её последующую, как в данном случае, хронографическую переработку (см.: Истрин–1897. С. 176).
1214
Заимствования из Палеи в «Повесть временных лет» М. И. Сухомлинов усматривал в летописном рассказе о столпотворении, в апокрифической интерпретации священной истории в «Речи философа» и в общих для Палеи и летописи мотивах осуждения магометан. Не исключал он и возможности влияния летописного текста на Палею. К такого рода влиянию он относил, в частности, пассаж о соседних славянам народах, которого не могло быть в исходном греческом протографе палейного повествования. Убеждение в греческом происхождении Палеи, начиная с М. И. Сухомлинова и М. А. Оболенского, прочно утвердилось в научной литературе. Эту точку зрения разделяли В. Успенский, И. Я. Порфирьев, И. И. Срезневский, М. И. Соколов и некоторое время Н. С. Тихонравов.