С сожалением приходится констатировать, что Толковой Палее не уделяется того внимания, которое заслуживает интереснейший в мировоззренческом плане и ключевой для своей эпохи памятник. Интенсивность исследований его, по сравнению с дореволюционным периодом, заметно снизилась. Современные учёные редко выбирают Палею объектом исследования. Обычно к Палее обращаются попутно, в связи с решением далёких от палейной тематики исследовательских задач. Но парадокс состоит в том, что Палею невозможно обойти вниманием при исследовании древнерусского книжного наследия: проблематика её столь многогранна, а влияние на идейную жизнь Древней Руси столь значительно, что специалисты самых разных областей знания, даже не занимаясь Палеей специально, неизбежно обращаются к палейным материалам в своих изысканиях.
В современных исследованиях палейной тематики наметились новые тенденции, характер которых заметно изменился в сравнении с научными подходами к Палее старшего поколения учёных. Если во второй половине XIX — начале XX вв. преобладали текстологические исследования состава, источников и редакций Толковой Палеи, то в послереволюционный период в центр внимания всё больше оказываются проблемы изучения непосредственно содержания памятника. Нельзя не отметить, что, несмотря на скромные масштабы современных работ по Палее, имеются определённые достижения и важные сдвиги в осмыслении памятника.
Современные текстологи не теряют Палею из поля зрения, хотя и обращаются к ней прежде всего в связи с исследованием тех памятников, которые в истории своего бытования пересекались с Палеей[1249]. Кроме того, Палею анализируют лингвисты[1250]. Лицевые списки Палеи представляют интерес для историков художественной культуры, которые исследуют миниатюры на палейные сюжеты[1251].
Как выясняется, памятник являлся не только ярким антииудейским полемическим трактатом, в него также включались отдельные текстовые блоки еврейского происхождения, на что указывают сохранившиеся гебраизмы. С учётом этих особенностей Толковая Палея всё интенсивнее вовлекается в орбиту изучения древнерусско-еврейских культурных связей[1252]. Поскольку памятник отразил разные уровни взаимодействия некомплиментарных друг другу этно-культурных компонентов, встаёт вопрос о диалектике освоения-отторжения конфессионально чуждых влияний.
Литературоведы продолжают традиции отечественной филологической школы и исследуют апокрифические сюжеты Палеи, при этом не всегда проводятся чёткие отличия между толковым изводом и Полной Хронографической Палеей, наиболее богатой апокрифами. Предметом исследования в последние годы являлись либо отдельные памятники[1253], либо конкретные апокрифические мотивы[1254], а также целые серии палейных апокрифов, которые в соответствии с интерпретацией Я. С. Лурье предлагается относить к категории древнерусской беллетристики[1255]. Материал палейных апокрифов был использован в изучении влияния этих текстов на творчество древнерусского книжника Ефросина[1256]. Отметим также обращение к палейным материалам в контексте исследования истории русско-украинских и русско-грузинских литературных связей[1257]. Важным шагом в деле изучения Палеи можно считать недавнюю публикацию подборки палейных текстов в третьем томе «Библиотеки литературы Древней Руси», который целиком посвящён апокрифической книжности. Тексты воспроизводятся в оригинале по спискам Полной Хронографической редакции Палеи, с переводом на современный русский язык, комментариями и необходимыми библиографическими справками о публикуемых памятниках[1258].
В современном литературоведении центр тяжести сместился с текстологического интереса к памятнику на изучение научно-значимых пластов палейного содержания. Объектом изучения стало изображение Палеей природы и человека, исследуемое на уровне художественной образности, но с выходом на мировоззренческие особенности литературного творчества[1259]. Некоторые из работ современных филологов посвящены сюжетным отношениям Палеи с другими литературными памятниками Древней Руси, но они непосредственно выходят на астрономическую, географическую и естественно-научную проблематику, общую для Палеи и связанных с ней текстов[1260].
1249
См.: Творогов–1975. С. 20–21, 46, 58, 124, 127, 129, 133–135, 144, 187; Творогов–1986. С. 19–28; Горина–1991. С. 121–129; Славова–1991; Алексеев–1993. C. 64–67.
1251
См.: Протасьева–1968. С. 97–108; Сергеев–1981. С. 25–29; Белоброва–1987. С. 25–29; Попов–1997. Из дореволюционных работ на эту тему можно указать: Редин–1901. С. 1–9.
1252
См.: Истрин–1922. С. 213–224; Жданов-1939. С. 3–50; Борисов–1987. С. 162–165; Алексеев–1987. P. 1–29; Алексеев–1993. P. 44–75; Мещерский–1978; Мещерский–1995а. С. 271–272, 298–299; Мещерский–1995б. С. 314; Топоров–1995. С. 355–356. В дореволюционной историографии зависимость Толковой Палеи от иудейских памятников обозначили И. Я. Порфирьев (см.: Порфирьев–1872. С. 19–197, 232–247, 256–284), А. Н. Веселовский (см.: Веселовский–1880. С. 298–300; Веселовский–1881; Веселовский–1883б. С. 1–8). Особый блок литературы посвящён анализу иудейского происхождения входящих в Палею «Заветов двенадцати патриархов»: Jonge–1959. P. 546–556; Jonge–1960; Jonge–1975; Амусин–1983. С. 53–54, 174–175; Тантлевский–1994. С. 71–74, 155–159, 263; Тантлевский–2000. С. 70; Берсенев–2000. С. 11. Из дореволюционных работ об иудейском происхождении «Заветов двенадцати патриархов» см.: Смирнов–1911. С. 48–55.
1254
См.: Каган-Тарковская–1987. С. 106–110; Шохин–1988. С. 259–260; Былинин–1991. С. 123; Максимович–1992. С. 316–334.
1255
129 См.: Лурье–1970. С. 145, 321, 322, 325, 327–331. Turdeanu–1964. P. 195–206; Turdeanu–1967. P. 35–64.
1256
См.: Лурье–1961. С. 130–168; Каган-Порнырко-Рождественская–1980. С. 182–184 (Публикацию текста «Сказание о Соломоне и Китоврасе» по Ефросинову сборнику Кир.-Бел. № 11/1088 см.: Louria–1964. P. 7–11).
1257
См.: Перетц–1928. С. 109–111; Месхина-Цинцадзе–1958. С. 22–34; Назаревский–1967. С. 16–20.
1258
См.: БЛДР. Т. 3: «О сотворении Адама» по списку Ефросина — РНБ. Кир.-Бел. № 11/1088, XV в. (подготовка публикации М. Д. Каган-Тарковской. С. 92–93, 366–367); «О потопе» по списку Сокращенной Палеи русской редакции — РНБ. Софийск. № 1448. XVI в. (подготовка публикации М. Д. Каган-Тарковской. С. 108–113, 372–374); «Сказание о Мельхиседеке» по рукописи БАН. 45. 13. 4, XVI в., где содержится пространная версия сюжета. Аналогичный рассказ в Барсовской Палее по рукописи (ГИМ. Барс. № 619. Л. 2) сохранился фрагментарно (подготовка текста М. Д. Каган-Тарковской. С. 114–119, 374–376); «Житие пророка Моисея» по рукописи ГИМ, Барс. № 619, конец XIV в., которая представляет Хронографическую редакцию (подготовка публикации М. В. Рождественской. С. 192–203, 376–378); «Сказание о царе Давиде» объединяет Палейные рассказы о Давиде, помещавшиеся кроме палейных текстов в Псалтырях и в некоторых смешанных сборниках. Сборный текст публикуется по разным рукописям: БАН. 13. 2. 25, XVI в.; РНБ. Софийск. № 1485, XVI в.; РНБ. Солов. № 711/819 (подготовка публикации М. Д. Каган-Тарковской и Р. Б. Тарковского); «Суды Соломона» по рукописи принадлежавшей Ефросину — РНБ. Кир.-Бел. № 11/1088, XV в. (подготовка публикации Г. М. Прохорова).
1260
См.: Борцова–1989. С. 178–185; Пиотровская–1993. С. 138–141; Водолазкин–1996. С. 677–683; Водолазкин–1999. С. 80–89. Направление сравнительно-тематического исследования Толковой Палеи закладывалось ещё в дореволюционный период (см.: Карнеев–1900. С. 335–366).