После этого «сказал Бог: „Да будет твердь”» (Быт. 1:6) — [это] день второй. Тотчас сгустился состав, с виду похожий на лёд и [твёрдый], как хрусталь. Он называется твердью вследствие того, что Он отвердил её из жидкой и слабой воды. Как дым, исходя от горящего дерева редким и слабым, наверху превращается в густое облако, так и водная стихия, будучи жидкой и редкой, вознесённая, отверждённая и поставленная Богом наверху, становится подобной льду[46]. И разделяет Владыка воды: половину их возводит над твердью, половину же оставляет под твердью (см.: Быт. 1:7), ибо Владыка хотел устроить и поставить под твердью светила — Солнце, Луну и бесчисленное множество звёзд — той же огненной природы. Поэтому Бог посылает на небесные хребты воды, чтобы они смачивали и остужали небесный свод. Те бесчисленные воды дают в избытке вселенной влагу, так что не только можно невозбранно терпеть палящий зной, исходящий от множества светил[47], но от избытка влаги орошается земля[48], как о том сказал праотец Исаак, благословляя Иакова: «Да даст тебе Господь от росы небесной и от влаги земной» (Быт. 27:28)[49].
Стоит небо, под небом твердь, на ней разлиты водные бездны, и [все это] держится Божиею силою и утверждено Божиим словом, как о том сказал божественный Давид в 148-м псалме: «Он сказал, и они стали; Он повелел, и они создались» (Пс. 148:5). И ещё раз Давид разрешает наши недоумения, когда говорит: «Словом Господним утверждены небеса» (Пс. 32:6).
«„Посреди воды да будет [твердь], разделяющая воду от воды”, — и стало так» (Быт. 1:6). И поднял Бог половину вод на твердь, а половину — под твердь[50]. Господь премудро разделяет воды, дабы светила, испускающие жар, не могли причинить какого-нибудь зла небесной тверди. Ради этого Он устроил безмерную бездну вод и разделил её небесным сводом, так что они охлаждают и остужают ту твердь, которую светила нагревают своим жаром. «И был вечер» (Быт. 1:8).
Тьма есть не что иное, как отсутствие света[51]. Рассеивание мрака [не значит, что он] в существе своём имеет свет. Сначала была создана не ночь, а день, дабы осветить Божественные творения, и только потом была создана ночь, чтобы она следовала за днём. Мудрость боголепно сложила их и сочетала, разделив день и ночь первого дня [творения], день и ночь второго дня [творения], день и ночь третьего дня [творения]. В первые три дня [творения], когда свет был рассеянным, день и ночь Божиим повелением оставались без сияния.
В четвёртый день Бог сотворил два больших светила и засиявший эфир[52] стал днём, а ночь приняла глубокую тьму. Тем самым Творец скрывает некую тайну своего Промысла и прообразует смысл своего тридневного пребывания во гробе. Тогда в середине пятницы Он превратил день в ночь — ради страданий Господних. Все творение тогда было сумрачно, зыбко и неопределённо, пока не осветило его Солнце. Так же и [во время] Господних страданий весь мир был в сумраке, земля потряслась и горы расселись, день обратился в ночь, завеса разодралась надвое и весь мир поколебался[53]. Но как только Солнце правды и наш Спаситель воссиял из гроба, то это было для нас как первый светлый день, просвещающий народы к божественной вере, а Израиль же тогда, словно ночь, был охвачен глубокой тьмой.
«И было утро: день второй» (Быт. 1:8). Небесный свод, который мы видим, подобен льду, а также потолку, который отделяет крышу от жилища[54], — так сотворил Бог эту твердь между небом и землёй. Божественный Давид сказал об этом в 113 псалме: «Небо — небо Господу, землю же Он дал сынам человеческим» (Пс. 113:24). Иудеи же думают, что есть много небес[55], [потому что] у пророка и песнетворца говорится, что небеса проповедуют славу Божию[56]; так же говорил в псалмах и пророк Давид (см.: Пс. 18:2). Однако ясно, что по свойству еврейского и греческого языка вместо единственного или двойственного числа [нередко] требуется множественное. Так, словом Афины — от имени Афина — назван один город, [а не много][57]. Наш Спаситель своей благодатью открывает непостижимое, говоря в Евангелии: «Небо и земля прейдут, а слова Мои не прейдут» (Мк. 13:31). И ещё Он сказал: «Никто не восходил на небо, только сшедший с небес» (Ин. 3:13).
В третий же день сотворил Бог море и реки, источники и семена, для чего создал Бог острова и горы. Отсюда мы видим, что вначале земля была равниной, но Божиим повелением равнина расселась, вода устремилась с равнин и обнажила землю, как повелел ей Творец: «Да соберётся вода, которая под небом» (Быт. 1:9), под ней же не было видно земли. И тотчас явилась суша. Моисей в начале [Книги] Бытия именует её землёй, а теперь сушей[58] — якобы из-за того, что она высохла под Солнцем. Дабы не называли богом Солнца, которое сушит землю[59], Он назвал её сушей прежде, чем [было создано] Солнце, так как она была высушена Божиим словом.
46
Ср. в «Шестодневе»: РГБ. МДА. № 145. Л. 41б11–16. В Св. Писании не конкретизируется природа тверди, а все суждения на этот счёт есть результат естественнонаучных умозаключений толкователей. Если в мифах древних народов небу придавались свойства камня, металла и прозрачной твёрдой поверхности (см.: МНМ. Т. II. С. 207), то христианские экзегеты, вне зависимости от того, придерживались ли они геоцентрической или плоскостно-комарной концепции мироустройства, считали твердь заледеневшими водами (Феофил Антиохийский, Севериан Габальский, Феодорит Киррский). Иоанн Филопон (ок. 470 — ок. 550) исходил из существования двух небес, образованных из отвердевшей смеси воздуха и воды, нижнее из которых удерживает на себе прикреплённые светила и разлитые между двух небесных оболочек небесные воды (см.: Культура Византии–1984. С. 436–437, 442–443). Со сгустившимся дымом сравнивали тверди Георгий Писида и Григорий Нисский (см.: PG. T. XLIV. Col. 80). Василий Великий, в отличие от других богословов, не решался соотнести с твердью какую-либо определённую материальную субстанцию, ограничиваясь указаниями на её плотное естество и превосходную крепость (см.: Василий Великий–1900. С. 42–44). Разные гипотезы природы тверди перечисляет Иоанн Дамаскин и вслед за Василием Великим не присоединяется ни к одной из них (см.: Иоанн Дамаскин–1992. С. 124). Составитель Палеи производит точку зрения буквалистского антиохийского богословия. В сравнении с дымом косвенно могли отразиться взгляды Григория Нисского и Георгия Писиды. —
47
В святоотеческой мысли встречается мнение о том, что небо и звезды состоят из чистейшего огня. Исходя из этого, отцы видели причину помещения вод над твердью в необходимости умерить чрезмерный жар постоянной влагой. Так рассуждает Василий Великий в «Беседе 3 на Шестоднев». Под вышними водами он подразумевает испарения, поднимающиеся из морей и рек и проливающиеся в виде дождей (Василий Великий–1845. С. 50–51, 53). Василию Великому следует Севериан Габальский и Иоанн Дамаскин (Иоанн Дамаскин–1992. С. 140).
48
Отметим, что некоторые из экзегетов (Григорий Нисский, Иоанн Филопон) наделяли небесные воды особыми неземными свойствами. В данном случае речь идет не о причастности небесных вод к проливающимся дождям, а о круговороте воды в природе, о воздействии жара светил на испарение земных вод и последующем их выпадении после избыточной концентрации.
49
Ср. в РСБ: «Да даст тебе Бог от росы небесной и от тука земли»; греч. πιότης ‘тучность, жирность, жир’; др.-рус. влага ‘вода, жизненные соки, жизненная сила’ (СДРЯ. Т. І. 438–439).
51
Обоснование того, что тьма не является особой самостоятельной сущностью, а представляет собой лишь отсутствие света — общее место в богословских рассуждениях (см.: Иоанн Дамаскин–1992. С. 128). В памятниках христианской письменности данной теме придаются разные полемически назидательные акценты. В «Шестодневе» Иоанна экзарха находим указания, что тьма трактовалась некими еретиками как олицетворение дьявола, тогда как свет отождествляли с Богом Сыном. В тексте содержится предостережение от заблуждения, согласно которому тьма рассматривается как изначально-субстанциональное состояние, а отождествлявшийся с ней дьявол ставился старше и выше света-Сына (см.: РГБ. МДА. № 145. Л. 14б). Болгарский писатель обозначает актуальную для своего времени проблему, поскольку он учитывал извращения соответствующего библейского сюжета современными ему богомилами, развивавшими гностико-манихейские дуалистические идеи (о доктрине еретиков-богомилов см.: Йванов–1925). Весьма характерно, что ту же проблематику, но применительно к решению уже совсем иных идейных задач, Составитель Палеи обратил в обличение иудейства.
52
Термином
54
В антиохийской космологии, модель которой в данном случае воспроизводится в Палее, мир мыслился устроенным по подобию дома, где ледовая твердь уподоблялась потолочному перекрытию, удерживавшему небесные воды (см.: Культура Византии-1984. С. 436–438). Комментатор новейшей публикации текста памятника ошибочно характеризует Составителя Палеи как сторонника геоцентризма (см.: Щеглов–1998. С. 232–233). Даже в тех случаях, когда в памятнике воспроизводятся тексты богословов, стоявших на геоцентрической точке зрения, собственно геоцентрические постулаты не воспроизводятся. Как и в данном случае, рисуется исключительно антиохийский образ мироздания.
55
Одной из отличительных черт еврейской средневековой натурфилософии действительно является представление о многослойности небес. Однако сама идея ярусного устройства надземной части мироздания чрезвычайно древняя, она имела широкое хождение на Древнем Востоке. Представления о трёхъярусном небе выражены в египетских изображениях неба в виде трёх женщин, вставленных одна в другую, а также в планировке египетских храмов (см.: Гнедич–1996. С. 33). Возможно, евреи восприняли эту идею ещё во времена египетского рабства. Но с наибольшей детализацией этот же мотив мог быть заимствован во время Вавилонского пленения из месопотамской космологии, где архитектурными образами многоярусного неба были зиккураты, т.е. культовые башни, этажи которых уступами возвышались один над другим. В греческой мифологии подобным взглядам соответствуют небесные сферы. Составитель Палеи мог найти изложение устройства семи небес в иудео-христианской апокрифической «Книге Еноха праведного» (ок. I в.), известной на греческом языке, а в X–XI вв. переведённой на славянский язык (см.: МЖ. С. 136, 403). С кон. XV в. идеи ярусности небес распространяются на Руси посредством переводов. В виде девяти небесных сфер Вселенная показана в Виленском сборнике XVI в. Вероятно, что в этом случае учение о множественности небесных сфер через посредничество арабо-еврейской философии восходило к эллинистической традиции, Аристотелю или его толкователям (см.: Мильков–1997б. С. 432, 434).
56
Слово
57
Этот лингвистический опус, возможно, навеян творениями Иоанна Дамаскина (Иоанн Дамаскин–1992. С. 126, 127). Характер заметки позволяет предполагать, что Составитель Палеи был славянином. Помимо свойств еврейского языка, он объясняет пример из греческого, чего по понятной причине не могло быть у Дамаскина. Для греческого языка форма двойственного числа являлась глубочайшим архаизмом, исчезнувшим в I — II вв. по Р. Х. Таким образом, филологический аргументацией отводится прямолинейность буквалистского восприятия Св. Писания, где о небесах говорится в множественном числе, но грамматическая форма не выражает сути правильных представлений.
58
Ход богословских рассуждений в данном случае предполагает, что земля — это стихия, некая первичная сущность, «вещь самобытная и не нуждающаяся для своего существования в чём-либо другом» (Златоструй–1990. С. 203), тогда как сухость — это всего лишь качество первичной природы (ср. у Иоанна Дамаскина: «Земля есть одна из четырёх стихий, как сухая, так и холодная, тяжёлая и неподвижная, в первый день приведена Богом из несущего в бытие» — Иоанн Дамаскин–1992. С. 143). В «Шестодневе» Иоанна экзарха Болгарского по соответствующему поводу приводится восходящая к «Категориям» Аристотеля логическая аргументация, естественно, в христианизированной обработке (см.: РГБ. МДА. № 145. Л. 76б–78а; ср.:
59
О существовании подобного рода взглядов свидетельствовал ещё Аристотель, обобщивший мнения древних: «Те же, кто были мудры скорее человеческой мудростью, считали, что море возникло. Вначале, как они утверждают, вся область земли была напоена влагой, а потом высушиваемая солнцем часть воды превратилась в пар… оставшаяся же часть — это море. Отсюда они заключают, что море, высыхая, становится все мельче и мельче и, наконец, придёт время когда оно совсем высохнет» (