Но Нафтали раскачивался из стороны в сторону и пьяным голосом декламировал: «У нее есть дом, у госпожи Альдоби, у нее есть кровать из палисандрового дерева, досталось от папы ее и от мамы, слышите?! Мы спим на па-ли-санд-ро-вой кровати!»
5Он думал, она попросит развода. В глубине души даже надеялся на это. Но она и не упоминала об их посещении кибуца «Шорашим». Затем пришла беременность, и его пути к бегству были перекрыты. «Беременность, одна лишь твоя беременность, как будто не о чем больше говорить», — укорял он ее. И она качала головой в молчаливом согласии. «Ребенок не от меня», — упрямился он. «Нет, не от тебя, — отвечала она и проводила ладонью по его потному лицу, улыбалась — От духа святого». «Госпожа Альдоби уже совсем не молода, а ведет себя как молодая наивная дурочка», — говорил он, как бы отдалившись от нее, со стороны. «Я на четвертом месяце», — прошептала она, опустив глаза. Тогда он понял, почему у нее рвота и частые головные боли. «Ты женщина в летах, — кричал он, — почти старуха, постыдилась бы!» Он был уверен, что эти слова заденут ее за живое. И правда, слезы поблескивали в морщинах ее щек, серьги безмолвно сотрясались. Тогда она и предложила перейти жить в дом ее родителей. Там необходимое им пространство. Здесь же, в его холостяцкой квартире, все пространство заполняет кровать. А у них во дворе растет смоковница, которую посадила еще мать ее бабушки, когда бабушка была ребенком.
Нафтали молчал. Только подбородок его нервно дергался. Но рыдания усилились. Он-то думал, что женщина в возрасте госпожи Альдоби обязана владеть своими чувствами. Что бы с нами было, если бы в судьбоносные часы жизни мы не владели собой! Как бы нам удавалось выжить? К примеру, когда немцы неожиданно приказали покинуть гетто. Все оставить и уйти. Или когда нас разделили на Умшлагплац. Или когда пустили газ в канализационные колодцы. И все же мы спаслись. И мы живы. Разве нет?
Госпожа Альдоби забеременела. Не жалуется, не спорит с Нафтали. И если она наклоняется над столом, занимаясь бухгалтерскими счетами, то старается сидеть прямо. Остерегается повредить ребенку. А Нафтали — за ее спиной. То ли охраняет жену, то ли продолжает складывать бесконечные столбцы цифр, вписанных в клетки. Расчеты эти двойные. Один — для конторы «Коэн и Левит», другой — для самого себя. Расчет привел его к выводу, что мы на пороге последних дней в Эрец-Исраэль. Конец неминуем. Как там. И зря его товарищи откочевали на юг и основали кибуц «Шорашим». Когда он раскрыл тайну товарищам, они подняли его на смех. Когда он поведал им о знаках и знамениях в его расчетах, они ответили: Нафтали, мы здесь, в «Шорашим», запомни эти слова, как в песне: «Мы здесь!» Но он отнесся с насмешкой к их вере в песню партизан.
На работе он о своих расчетах не рассказывал. Хотел жить спокойно и не вызывать ни у кого панику. Это условие в те дни поставили перед ним врачи. Залкинд подписал гарантийное письмо от имени рабочего поселенческого кооператива «Шорашим». И Нафтали сдержал слово. На работу Нафтали приходил раньше господина Коэна и господина Левита. Выходил из дому с зарей, медленно шел по дремлющим улицам города, поднимался по ступеням старого здания конторы и ощущал себя удаленным и отделенным от шума мусороуборочных машин там, внизу, на Сионской площади. Суматоха пробуждающейся площади как бы не доходит до него, даже голоса продавцов газет, выкрикивавших тревожные новости. Пока на место старого Фурмана не пришла госпожа Альдоби. Со своими серьгами, с узкими бретельками на длинных платьях.
6Вопреки всему, расчеты его оправдались. Издалека он видел желтые танки, поднимавшиеся по склону из пустыни. Через час-два придут солдаты в огромных своих касках, выпрыгнут из бронетранспортеров, прикладами «калашниковых» с примкнутыми к ним штыками взломают двери: йа-алла!
— Пошли! — крикнул Нафтали.
— Позавтракаем, — сказала госпожа Альдоби. — Нельзя выходить из дома на пустой желудок.
Она развела руками, словно желая подтвердить справедливость своих слов.
— Женщина в моем положении обязана поесть. Вдруг будет двойня или даже тройня, — так говорила моя бабушка.
И она исчезла за дверью кухни.
Ну да, снова ее бабушка. Все знает со времен турецкой и британской администрации. Но мудрость бабушки им не поможет, если внезапно из пустыни возникнут солдаты в ботинках с шипами — «калашниковы» на плечах, а на устах — призывы резать евреев: итбах-ал-йахуд. Нафтали умеет владеть собой. Хладнокровие сослужило ему службу уже тогда, когда он выдержал натиск вод в канализационных колодцах и когда ему удалось освободиться из психиатрической больницы. Так что хладнокровие и сейчас должно ему помочь, не спасет их армия, сражающаяся на дальнем севере или в пустыне на юге, а тут уже идут с востока желтые танки и бронетранспортеры. Он знал, что именно так все произойдет, и потому планировал их бегство весь год, со дня свадьбы, и постарался как можно быстрее завершить дела, когда жена поведала ему, что скоро он станет отцом. Нафтали своими силами установил аварийную лестницу и упаковал рюкзак.