— А если тебя кто-нибудь на велосипеде собьет? Больно будет.
Моргает. Глаза большие, красивые. Вырастет, всех мужиков соберет в коллекцию.
— Ладно, — вздыхает, — пошли. Компенсирую игрушку.
Он протягивает руку и девчонка без каких либо сомнений, собрав в розовую сумочку свои игрушки, за нее берется.
Найдет родителей — раком поставит. Сколько ей? Четыре? Пять? Пора бы уже знать, что с незнакомыми дядями никуда не ходят.
Они останавливаются у ларька с игрушками. Таких, как у нее, конечно, нет. Зато есть куча плюшевых, пистолетов, светящихся палочек и барабан с беспроигрышной лотереей.
— Ну, давай посмотрим, что тут заменит твою фею. Что хочешь?
Очень неуверенно смотрит на прилавок. Не так, как другие дети, которые, почувствовав близость подарка, непременно тыкают в самую крутую игрушку. Нет, эта знает цену деньгам и вещам. О безопасности нихрена не знает, а вот со скромностью все в порядке. Тыкает в какой-то розовый попрыгунчик и, кажется, искренне ему радуется, когда девушка за прилавком отдает покупку.
— Лотерейку ей еще дайте. — Сергей протягивает тысячную. — Сдачу оставьте себе.
Многозначительно смотрит на продавщицу, и та все понимает. И вашим и нашим, и ребенку радость и подзаработает.
— Тяни бумажку, — говорит девочке.
Та засовывает руку в барабан и достает зеленый стикер. Неумело разворачивает, а вот прочитать еще не может. Он зато видит, что на стикере написано слово "ластик".
— Отдай тете, она тебе прочитает.
Девочка доверчиво протягивает девушке стикер, и та делает вид, что читает:
— Ой, как тебе повезло, смотри, какой заяц!
Достает небольшого, но вполне милого мохнатого белого зайца, чем-то напоминающего персонажа "Алисы в стране чудес". Недорогая, но вполне приличная игрушка. Мягкая, шелковистая.
Для него — китайская хрень, а вот ребенок, кажется, видит в ней сокровище. И прижимает к груди, как самую ценную вещь на свете.
— Спасибо, — говорит Сергей продавщице.
Та облегченно выдыхает и прячет купюру в сумку.
Мужчина садится на корточки, чтобы оказаться на уровне девочки и строго говорит:
— А теперь запомни и маме скажи: никогда нельзя ходить с незнакомыми дядями! Купит тебе дядя игрушку, уведет и будет больно, поняла?
Она шмыгает носом. Ну вот, перестарался. Нет, таланта воспитывать детей у него точно нет. А внушительная фигура, коротко остриженные темные волосы и жесткий взгляд их всех пугают.
Тут он вдруг слышит:
— Эля! Элина!
Голос ему знаком.
— Что вы делаете?! — Кисточка подлетает такая разъяренная, что, кажется, готова его ударить.
Лучше бы ей этого не делать.
— Эля, я сколько раз тебе говорила не отходить от меня! Ты почему убегаешь? Я тебя накажу! И мороженого тебе сегодня не куплю.
Уткнувшись в кролика, девочка начинает рыдать.
— Это что такое? Кто тебе дал?
— Успокойся, — говорит Сергей. — Это я ей купил.
Но разъяренная мать куда страшнее изнасилованной девчонки. И пусть Кисточка этому дитю не мать, а он ее особо и не насиловал, все равно перевес не в его пользу.
— Кто вам дал право говорить с моим ребенком?! Забирайте игрушку! Не впутывайте ее!
А вот это он ненавидит. Бабских истерик не терпел и не планирует.
— Я сказал: успокойся. Она играла на дороге, я сломал ее игрушку и купил замену. Будешь орать, тебя же в ментовку и увезут за то, что ребенка оставила.
Ее глаза сверкают яростью. Так вот за кого ты готова убивать, Кисточка. Не за себя. Не за честь и не за гордость, а за ребенка, оставшегося на попечении. Ради него пойдешь против того, кого боишься.
— Элина, больше никогда так не делай, поняла меня?
И вот уже обнимает ее, а у самой глаза на мокром месте. Сорвалась, испугалась, теперь и себя жалко, и испуганного ребенка.
— Что дяде сказать надо?
— Спасибо, — вздыхает девочка.
Элина, значит. Эля.
— Больше так не делайте. Не покупайте ей ничего. И не говорите. Она просто ребенок и не должна ничего видеть.
— Я сам решу, что мне делать. Про опеку я не шутил, если что.
— Подонок.
— Зато с баблом. Заказ забрать можно, Евгения Михайловна?
Они возвращаются к ее столу, и Сергей получает на руки свой рисунок. Медлит, нарочито неспешно развязывает ленту.
Черт. Это сильнее него. Сдерживать возбуждение просто нереально. Она не рисует, она дразнит. И каждый раз бунтует. Не может протестовать открыто, не хватает сил и характера, но каждый раз привносит в рисунок что-то, что так и кричит "Я не твоя! Я тебе не принадлежу!".
— Я, вроде, заказывал черно-белый.
— Я художник. Я так вижу.