Но, разумеется, едва первоначальный восторг стал убывать, столь малая скорость меня устраивать перестала. И на финишной прямой я повернул ручку газа до конца. И так держал, несмотря на крики инструкторши. Но на финише сбавил газ.
Когда мы сошли с мотоцикла, Нинка, однако, не ругалась, а наоборот, хохотала во все горло.
— Ну, Сана, ну, гад, я же чуть не кон… Чуть не уссялась из-за тебя!
И я догадался, о чем речь. У меня и у самого от этой вибрации свербило в промежности…
Между тем, как ни странно, я не помню, чтобы эта девушка Нина материлась. В качестве ругательств она употребляла сильные, но не матерные слова: «фашист», «гад», «суконка»… Ими она, а также подзатыльниками чаще всего награждала родного братика Леху, того, который мог кого угодно послать по известному адресу — будь то молодая учительница или бывалый милиционер, с которыми уникальный Леха церемонился не больше, чем с обитателями других улиц, причем то и дело — без всяких причин…
А занятная семейка была. Мама как мама, слова дурного от нее не услышишь, но детки… Старший Александр на воле бывал редко и не подолгу, поэтому познакомиться с ним как следует не довелось. Впрочем, он с малолетками и не водился. Про среднюю, Нину, в основном уже сказано. Но младший, Леха, вне всякого сомнения, их, вместе взятых, намного превосходил, будучи по самой глубинной сути личностью не просто криминальной, но прирожденным отморозком. Беспредельщиков, каких сейчас расплодилось — не перестрелять, а тогда они были большой редкостью даже в криминальном мире и жили совсем мало…
В общем, Леха, скорей всего, от природы был наделен особым сволочным даром, большей сволочи я за всю многотрудную жизнь не встречал.
А было мне уже лет десять, Лехе, вероятно, одиннадцать-двенадцать. И он, я ничуть не преувеличиваю, держал в страхе весь наш захудалый рабочий поселок, вскоре — ради смеху, что ли, — переименованный в город. И я не помню, чтобы моего другана хоть раз кто-нибудь крепко побил.
А между тем ростом он был мелок — чуть выше меня, правда, имел развитые мускулы и крепкие жилы. К тому же, вопреки расхожему мнению, берущему начало, как представляется, в оторванных от реальности педагогических кругах, Леха не ведал страха. И добавьте еще сюда абсолютные наглость, коварство, вероломство…
Так что старшеклассники предпочитали с ним не связываться, опасаясь его взрослых дружков, хотя никаких таких дружков, я точно знаю, в помине не было, да Леха и сам этим не хвастал, правда, слухи тоже не опровергал, что легко объяснимо. Но наверное, люди мыслили логически: не может быть, чтобы за таким чудовищем не стоял кто-нибудь еще более значительный.
А среднеклассники и младшеклассники безропотно терпели ничем не сбалансированный террор…
Нет, если вы подумали, что я ходил у Лехи в холуях, то это не так. Маме все-таки не удалось сделать из меня законченного патологического труса. Возможно, оказали сопротивление сами бессмертные гены, иначе — что?
Холуев хватало и без меня. Я же нужен был в качестве друга.
Невероятно, но факт, моя строгая мать никогда не пыталась мне диктовать, с кем я могу дружить, а с кем — ни в котором случае. С ее стороны, наверное, это очень большое упущение, но, возможно, она интуитивно догадывалась, что если пойти по пути народной мудрости «с кем поведешься, от того и наберешься», то очень скоро окажешься перед самым банальным зеркалом, поскольку друзья — друзьями, а уж мамино влияние-то по-любому не слабее…
А в школе в иные моменты мерещилось учителям, а из-за них и нам, одноклассникам, что наш Леха вот-вот окончательно и бесповоротно встанет на путь исправления.
Но — нет. Этому не суждено было случиться никогда. Наоборот, Лехины отношения с породившим его обществом все более осложнялись, его вероломство достигло апогея, и казалось, что этому бандиту доставляет наибольшее удовольствие глумиться над лучшими чувствами тех, кто больше других в него поверил.
Попала в больницу с гипертоническим кризом наша добрейшая классная руководительница, единственный на всей земле взрослый человек, к которому Леха испытывал некое подобие почтения, а девочку-отличницу, красавицу Лорку, которая сперва ради воспитательных целей отважилась ходить с хулиганом — начиталась, дура, стихов Асадова, популярнейшего среди учительниц и отличниц поэта тех времен, — но вскоре влюбилась в него по уши, а Леха ее унизил, морально уничтожил самым беспардонным образом — повалил на парту, задрал подол школьного платья и, стащив панталоны до колен, приглашал всех желающих ущипнуть или погладить девчачью попку за двадцать копеек. Правда, желающих это проделать не нашлось, как не нашлось и способных заступиться…