Таким образом, к назначенному сроку полторы тыщи новехоньких рублей были собраны, еще тыщу щедрое государство взяло на себя.
И знакомый водитель пригнал нам с базы красный «Москвич-407Б» — предмет неслыханной роскоши, одномоментно выдвинувший нас в самые передовые ряды строителей коммунизма, который, лично я в этом нисколько не сомневался, жертвуя свою трудовую копеечку на средство передвижения, должен был уже вот-вот, ну, буквально… Да многое, ей-богу, говорило за это!..
Пожалуй, это были наилучшие для нашей семьи времена. Возможно, они и для страны в двадцатом веке были наилучшими. Не зря ж придумали — «оттепель»… Не замечали: когда в марте хорошая оттепель, даже думать не хочется о грядущих с почти гарантированной неизбежностью майских снегах да заморозках…
Да, чуть не забыл, а это тоже относится ко времени «оттепели», мама где-то в самом начале нашего арамильского периода, во-первых, вырвала у соответствующих органов справку о полной реабилитации своего отца, а во-вторых, назло моему отцу и только поэтому вступила в КПСС. Тем самым ее муж, любивший в иные моменты многозначительно обронить: «Не забывай, чья ты дочь…», — разом лишился своего самого весомого аргумента…
А что до гласности, то, возможно, кому-то и где-то ее не хватало, но у нас в Арамили было ее завались — один наш сосед уже по трехэтажке, то есть тоже недавно получивший щедрый подарок от пролетарского государства, одноглазый Тимоха, как-то напившись до потери благонадежности, долго валялся посреди двора и периодически вскрикивал, ни к кому конкретно не обращаясь: «Хрущев дурак, Хрущев засранец!» И ничего Тимохе не было.
В новом доме и приятели у меня скоро новые завелись. Кое-кого, пожалуй, можно было и другом назвать. И что любопытно — дом был разрядом выше предыдущего, впрочем, он и этажом был выше, но главное, новые приятели оказались совсем иного сорта, чем те, поджигатели керогазов. Хотя и в новом доме большинство ребят моего возраста были, как говорилось в старину, «байстрюками».
Конечно, каждый имел в своем активе расхожую байку про геройски погибшего отца, но теперь-то я отчетливо понимаю, что не могло быть даже в то время столько летчиков-испытателей на душу населения, столько геологов и полярников, сгинувших без следа, но прежде сообщивших куда следует об открытом месторождении или формирующемся над Арктикой циклоне…
Конечно, какое-то время я разрывался еще между старыми и новыми приятелями, впрочем, особо-то разрываться не приходилось — не так уж далеко друг от друга стояли два дома, однако мало-помалу старая компания от меня отходила, но, может, я от нее отходил. А скорей, банда наша естественным образом развалилась, потому что Нинка замуж вышла, а Леху окончательно прогнали из школы…
А, ладно, была не была! Плюньте, читатель, на все, что накрутил я в предыдущем абзаце, потому что самой наиглавнейшей причиной моего отхода от прежней жизни была девочка, также поселившаяся в нашем доме, которая была годом младше меня и в которую мы все поголовно вдруг влюбились. Да-да, та самая девочка, о которой уже упоминалось, но до особых моих отношений с которой должна была минуть еще целая вечность.
Конечно, кроме этой одной были в нашем доме и другие пионерки, тоже вошедшие в дворовую компанию, тоже равноправно участвовавшие в наших вполне еще детских занятиях и забавах, но мы, пацаны, смогли пристально разглядеть лишь одну.
Зимой мы катались на коньках и лыжах, но больше любили многозначительно «дуреть» на снежной горке и вокруг нее, порой пробирались в чью-то временно опустевшую квартиру потанцевать под радиолу — увы, я танцевать и не умел, и робел учиться, как не умею и робею до сих пор, — весной ходили за вербой, подснежниками, лютикими, а время от времени кто-нибудь безо всякого, разумеется, разрешения целовал, как умел, нашу общую возлюбленную, за что неизменно получал звонкую веселую оплеуху и целый день ходил гордый, а мы, совсем не чуя ревности, всерьез решали, кто из нас будет следующим смельчаком…
О том, что я тоже поражен общей влюбленностью, тогда еще не знала ни одна душа. Почему-то в любовном вопросе я оказался самым робким, хотя в других вопросах — сами знаете — мой авторитет, помноженный на давнюю дружбу с Лехой, был весьма высок, черт возьми, меня, мелкого, даже явно побаивались на первых порах…