Сейчас же художник вырвался и бросился наутек. Когда ноющие от усталости ноги несли обезумевшего от ужаса Леверетта напролом через кустарник, воспоминание о звуке страшных, преследующих его по лестнице шагов наполняло тело энергией отчаяния.
Друзья заметили, как изменился Колин Леверетт, вернувшись с войны. Он сильно постарел. В волосах появилась седина, пружинистый шаг замедлился. Атлетическое телосложение сменилось нездоровой худобой. По лбу пролегли глубокие морщины, глаза потухли.
Но еще больше настораживали перемены в характере. Саркастический цинизм сменил некогда свойственную художнику эксцентричную чудаковатость. Прежнее чуть мрачноватое обаяние переросло в болезненную манию, настораживавшую старых приятелей. Но такова война. Особенно не повезло тем, кто сражался в Апеннинах.
Леверетт мог бы рассказать друзьям все, но опасался говорить о кошмарном происшествии у ручья Манн. Когда же он вспоминал существо, с которым боролся в подвале заброшенного дома, то старательно убеждал самого себя в том, что в него вцепился какой-то изгой — очумелый отшельник, внешность которого исказили скудное освещение и разыгравшееся воображение художника. Он рассуждал так: вряд ли его удар нанес ощутимый ущерб здоровью отшельника, коль скоро тот тут же пустился за ним в погоню. Задумываться на эту тему — себе дороже, поэтому такое объяснение помогало восстановить душевное равновесие, когда художник пробуждался от ночных кошмаров.
Итак, Колин Леверетт вернулся в свою мастерскую и опять занялся карандашами, кистями и резцами. На него посыпались заказы от издательств, у таланта художника нашлось изрядное количество почитателей. Были заказы от галерей и частных коллекционеров. Одним словом, Леверетт был нарасхват.
Но внезапно возникли проблемы. Как «чересчур гротескную» вернули иллюстрацию к обложке сборника рассказов. Издатели новой антологии ужасов отослали назад парочку иллюстраций — «слишком ужасно, особенно кошмарны разлагающиеся одутловатые лица повешенных». Заказчик возвратил серебряную статуэтку с жалобами на то, что страдания предаваемого мученической смерти святого изображены уж очень натуралистично. Даже издание «Жуткие сказания», радостно раструбившее о возвращении художника, принялось возвращать его работы одну за другой, потому что они оказались «слишком жуткими для наших читателей».
Леверетт попытался несколько смягчить свой стиль, но обнаружил, что в результате его работы становятся пресными и банальными. В конце концов заказы почти иссякли. Шли годы. Обособившись от суетного мира, Леверетт работал в своей мастерской, изредка выполняя заказы для галерей, время от времени продавая живопись или скульптуру музеям. Критики, впрочем, хвалили экстравагантные абстрактные работы мастера.
Война закончилась уже двадцать пять лет назад, когда Колин Леверетт получил письмо от давнего друга Прескотта Брандона, который стал редактором небольшого издательства «Готический дом», специализировавшегося на книгах в жанре хоррор. Они не переписывались уже много лет, но письмо начиналось в обычной непосредственной манере:
Орлиное гнездо / Салем, Массачусетс / 2 августа Закоренелому отшельнику Мидленда
Колин, я работаю над шикарным трехтомником ужасов X. Кеннета Алларда. Помнится, к рассказам Кеннета ты относился особо трепетно. Как насчет того, чтобы поработать над иллюстрациями? Для каждого тома мне нужно по двухцветной суперобложке и по дюжине картинок. Надеюсь, ты поразишь поклонников не банальными черепами, летучими мышами и оборотнями с полуголыми девицами, а чем-нибудь позамысловатее.
Ну что, заинтересовался? Пришлю тебе все материалы и подробности, а ты действуй по своему усмотрению.
Спишемся, Скотти.
Леверетт был в восторге. Он скучал по работе в издательстве, к тому же всегда восхищался гением Алларда, которому было подвластно словами передавать чувство всеобъемлющего ужаса. Он ответил Брандону согласием.
Для начала он принялся перечитывать рассказы, делая заметки и предварительные наброски. В его работу не будут вмешиваться никакие слабонервные редакторы отдела, Скотти сказал именно то, чего так хотел Леверетт.
Нечто особенное. Что-то необычное. Леверетт критически рассматривал карандашные наброски. Похоже, он движется в правильном направлении, но в работах явно чего-то не хватало — недоставало того зла, которым до предела насыщена проза Алларда. Ухмыляющиеся черепа и кожистые летучие мыши? Нет, Аллард явно заслуживает большего.